Записки из чемоданаТайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти
Шрифт:
Видели там преподавателя русского языка, сам он «из Петербурга» выехал в Индию после революции. Живет здесь небогато и все время мечтает вернуться на родину. Хрущев спросил: «Так в чем же дело?» — «Не дают визы на въезд». Хрущев сказал мне записать фамилию, и надо помочь выехать. Я вечером дал телеграмму Ивашутину, чтобы впустили в СССР.
После института поехали в Красный Форт для осмотра, затем поднялись в «Храм Шивы» — индусского бога. Туфли снимали у входа в храм и по ступенькам поднимались босые. Затем поехали на могилу Ганди (вернее, на место, где был в 1948 г. после убийства сожжен Ганди, почитаемый
Не доходя 100 метров до могилы, мы сняли туфли и в одних носках двинулись к месту сожжения, которое обнесено мраморными плитами, а в середине клумба с цветами. Дорогой Булганин рассказал солдатскую шутку, «не сопрут ли наши туфли, пока мы ходим». И затем вполне серьезно сказал Безруку* (прикрепленному): «Поглядывай».
В тот же день мы побывали в Институте ядерной физики, где профессор-баба [523] проводил научные эксперименты с расщеплением атома урана.
523
«Баба» в Индии является традиционным, уважительным обращением к старшему: как «ака» в Средней Азии или «джан» в Армении. Скорее всего, так обращались к уважаемому ученому индусы, и это непривычное выражение Серов посчитал неким специальным термином.
На следующий день нас Неру пригласил посмотреть жизнь и учебу в Лицее бойскаутов. Там нас встретили преподаватели и бойскауты. Всем как уважаемым гостям они помазали лбы пальмовым маслом и приклеили по три рисовых зернышка, обозначающих: «Желаем вам как раджам счастья и богатой жизни». На открытом стадионе бойскауты, мальчики и девочки, выступали с физкультурными упражнениями, танцами, затем преподнесли цветы. Потом осмотрели Старый Дели. Вечером посол СССР в Индии М. А. Меньшиков устроил прием в честь советских руководителей. Все прошло неплохо. Выступали т. Хрущев и Неру.
На третий день пребывания поехали в Агру посмотреть дворец-мавзолей, построенный из белого мрамора царем для своей жены…
Вечером в Агре устроили местные власти прием, на котором присутствовали местные жители. Наши перебрали спиртного и немного поругались.
Хрущев вечером, когда прогуливались, опять высказывал недовольство Булганиным. Правда, я не заметил ничего предосудительного, так и сказал. Вообще мне с ними сложно. Надо смотреть за охранниками, чтобы не перепились, да еще замечать, кто чего неправильно сказал. Друг другу не хотят сказать, а мне вываливают…
Вечером вылетели в Бангалор, от Дели более 1000 км. Нас посадили около ипподрома и повезли ночевать в гостиницу ипподрома. Помещение, правда, плохое. Мы сели с Ханду в одну машину и поехали впереди, чтобы не блуждать, так как уже темнело.
Нашим деятелям то ли не понравилась встреча, не было народу, то ли мы ехали впереди, и за нами была пыль. В общем, не знаю, в чем дело. Когда разместились и улеглись, вдруг за мной приходит Безрук (а я помещался через две комнаты от Булганина) и говорит: «Зовут к себе». Я почувствовал недоброе и насторожился.
Когда вышел, то начал Булганин: «Товарищ Серов, мы считаем
Я еще раз спросил: «А в чем дело-то?» Ни тот, ни другой не говорят ничего конкретного. Я тогда говорю, что если я не нужен здесь, то я завтра улечу в Москву. «Ну и улетайте», — кто-то из них сказал. Я вышел.
Увидел Столярова (прикрепленный Хрущева) и сказал ему, что я завтра улечу в Москву, ты оставайся за старшего и следи, чтобы сотрудники бдительно несли службу. Столяров стал отказываться, что он с этим не справится, что без меня за ними, то есть Хрущевым и Булганиным, не уследить, и прочее. Разошлись.
Я пошел в душевую умыться. Пока мылся, Булганин пришел ко мне в номер и ждал. Когда я вошел, он говорит: «Ты не сердись, Никита сегодня не в духе. Ты сходи к нему сейчас, попроси прощения, и все обойдется». Я ему отвечаю: «Мне не в чем просить прощения, так как я не противился, а улететь, я улечу, меня этим не запугаешь», Он опять начал говорить: «Зайди к Никите, поговори».
Я, конечно, не пошел. Часа через полтора я занес Хрущеву телеграмму из Москвы, которую мне привез из Дели сотрудник, в которой президиум считает целесообразным делегации залететь в Кашмир и высказать там позицию СССР по Кашмиру. Передав, я повернулся и пошел.
Хрущев сказал: «Подождите». Я остановился. Он выглянул в коридор и сказал сотруднику, чтобы позвал Булганина. Когда тот пришел, мне Хрущев говорит: «Прочитайте телеграмму». Я прочел, стали разговаривать и советоваться со мной, что посещение Кашмира полезно. Я молчал.
Потом спросили у меня: «Какой завтра распорядок?» Я сказал, что утром вам вылет в Бангалор. У меня спрашивают: «Во сколько поднимать будете?» Я сказал и ушел. Поутру Булганин сказал, чтобы я не сердился и ехал с ними.
Странное поведение оказалось у них. Видимо, кто-то наговорил на меня Булганину всякую чушь, (Цыгичко* его помощник) подхалим или Лебедев* — мальчишка, помощник Хрущева. И тут проклятые интриги. Терпеть не могу, а люди на этом в рай въезжают, карьеру себе делают. Фу, противно. Мне даже стало неприятно смотреть на них.
Я заметил, что Хрущев уже чересчур мнит о себе, а Булганин прислушивается…
Из Джайпура мы прилетели на Дакоте (американский самолет типа ИЛ-17, тоже тихоход) в Калькутту. Громадный семимиллионный город — столица западной Бенгалии. Встречал Магараджа Мукерджи. Чиф-министр у него Рой. На аэродроме расселись по машинам и поехали нормально.
В городе все жители вышли посмотреть русских. На балконах, на крышах, на деревьях — везде люди. Такого количества я нигде не видел. В городе уже по улицам проезд начал суживаться, и пришлось делать остановки. Я волновался, что может найтись какой-нибудь глупец и учинить неприятность. Затем заторы стали больше, а не доезжая до дворца с километр весь кортеж остановился. Не дают проехать, что-то кричат, хватают за руки, жмут.
Я вижу, дело плохо. Ханду возмутился не меньше меня, кричит, ругается по-своему, а двинуться не можем. Впереди идущий полицейский автобус может медленно двигаться, но легковым машинам, где сидят наши, не дают двигаться.