Записки кельды
Шрифт:
Я, наверное, плакала, потому что очертания раны всё время расплывались передо мной, а потом она начала светиться, и мои руки тоже, и кровь перестала течь, а муж сказал:
— Погоди-ка… — и начал сгибать и ощупывать руку, а я сидела растерянная со своими окровавленными бинтами и тупила, глядя на него, а потом уснула прямо на траве.
Я так себе думаю, мозг просто выключился от перегрузки.
Как мне сказали, на перезапуск процессора ушло два часа.
К этому времени Вова уже успел пронестись вокруг, найти ручей, организовал Мишку на таскание воды, Алёнку на обихаживание
МЫ ВСЕ ПОТИХОНЬКУ ПРИХОДИМ В СЕБЯ
Всё тот же сорок пятый день Новой Земли
Может быть, меня разбудил именно запах еды?
Я осознала, что лежу, привалившись к тёплому тряпичному бугру. Вечерело. Кто-то заботливо укрыл меня одеялом. Пахло вкусно.
Блин, как же я есть хотела, прямо как волк!
— Любимая, ну как ты? — Вовка подсел ко мне с кружкой в руках.
Я выползла из-под одеяла. Взяла у него из рук кружку. Чай был крепкий, ягодный и горячий.
— Ну-ка, руку покажи, — я не узнала свой голос, такой он был хриплый. Простыла чтоль? Или накричалась? Я прочистила горло.
Вовка протянул руку. На коже не было даже следов.
— Да это не та рука!.. А мама как?
— Ну, н'a другую, — усы у мужа смешно встопорщились, — Матушка твоя спит, вроде жар отступил, — на второй руке тоже не было никаких следов, зато мои руки были винтажного чёрно-зелёного цвета.
— Ой, блин, есть вода?
— Четыре ведра.
— Какой ты молодец!
Я успела помыться и переодеться, когда куча одеял зашевелилась и села. Из недр показалось хмурое лицо и пара разгребающихся рук.
— Мам, ты как? С лица прям сп'aла.
— Да ты знаешь, странно как-то… — она безуспешно дёргала сразу два обмотавших её одеяла, — Помоги-ка!
В четыре руки мы кое-как извлекли её из кокона.
Да-а-а…
— Знаешь что, мам, в таком виде нельзя ходить. Пошли, я тебе что-нибудь из своего подберу.
— Пошли… — бабушка как-то нерешительно повернула к фургону, поддерживая руками внезапно ставшие огромными свои одежды. Да и бабушкой её язык как-то не поворачивался называть. Седина стянулась к вискам, волосы вновь стали жгуче-чёрными, лицо разгладилось и самое главное — от её девяноста пяти килограмм осталось едва ли семьдесят, а может и меньше.
Похудела она, короче, килограмм на тридцать. И помолодела лет на пятнадцать-двадцать.
В фургоне на двери (со стороны комнаты, конечно) висело ростовое зеркало, которое полностью овладело бабой Галей как минимум на полчаса.
Внутри было уже сумеречно, я было хотела раскочегарить керосинку, но вспомнила про новый Васин дар и решительно пустила его в дело.
— Оля, ты посмотри, — мама широко развела руки с зажатой в них одеждой, — как парашюты!
Она охала и крутилась, так и сяк обматывая себя ставшей непомерно просторной блузкой. В конце концов я махнула рукой, показала коробки со своей одеждой и пошла ужинать. Желудок уже давно недовольно урчал.
Через пятнадцать минут помолодевшая бабушка гордо продефилировала перед нами в камуфляжных спортивных штанишках
— М? М? Ну, как я!
— Гульчачак Нугмановна — отпад! — Вова для убедительности поднял вверх большой палец.
— И главное! — мама повернулась ко мне, улыбаясь странной, стянутой вниз улыбкой. Увидев, что я растерянно хлопаю глазами, она торжествующе выкрикнула, — Зубы выросли!
— Да ну?!
— Да, и сбоку тоже! — она торжественно цыкнула зубом, — Всё! Могу замуж выходить!
— Я думаю, вы теперь женихов лопатой отгонять будете! — продолжил дипломатическую линию Вова.
— Так это… мама, — Миша, как всегда, начал со вступлением, помогая себе фирменно присогнутым пальцем, — У тебя седина тоже исчезла!
— Да?! — теперь настала моя очередь бежать в повозку и крутиться перед зеркалом, — Вася! Иди посвети мне, а то я ничего не вижу!
В общем, мы решили, что на сегодня нам уже хватит ощущений, и вечер провели тихо-мирно. Бабушка с Васей в фургоне меряли мой гардероб, Алёнка по моей просьбе учила Мишу ухаживать за лошадьми, а мы с Вовой сидели в обнимку у костра, привалившись друг к другу смотрели на искры и строили планы.
Сегодня я не готова была никуда его отпускать.
ДОРОГА, ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Новая Земля, дорога к острову, сорок шестой день нового мира
Утром я проснулась и начала шарить руками вокруг подушки.
— Любимая, ты чего?
— Да не помню — куда очки положила…
Муж тихо засмеялся:
— Проснись, какие очки?
Я села и почесала в макушке. Действительно — какие очки? Вот что значит: многолетний рефлекс!
Лес был… офигенным! Пронизанным косыми солнечными лучами и наполненным пением птиц. Для ночёвки в лесу утро было непривычно тёплым. Кто когда-нибудь жил в палатке в резко континентальном климате, меня поймёт. Перепады температур у нас в Иркутске огромные. Днём плюс тридцать — ночью плюс десять, вполне. А тут… ну, слегка свежо.
— Знаешь, милый, — поделилась я внезапно посетившим меня соображением, — или мы находимся гораздо ближе к океану, чем Иркутск, или в другой климатической зоне. Утро тёплое какое.
— Согласен, — Вова повесил котелки над костром, — Знаешь что, пойдём, пока закипает — хочу кое-что проверить.
Мы отошли метров двести от лагеря. Вовка оглядывал деревья, словно искал что-то или примеривался.
— А что ты… — я не успела договорить, как он подошёл к молодой, сантиметров двенадцать в диаметре осине и вырвал её из земли. Я смогла сказать только, — …А?
Вовка наступил на тянущийся за стволом корень и оборвал его. Примерился ко второй:
— Так, ещё раз! — я хлопала глазами и не могла подобрать челюсть, а муж выдёргивал одну осину за другой, как морковки! — Ну вот. Сегодня веселее поедем.
— Вовка! — запищала я и повисла у него на шее, — Это же дар, ты понимаешь?! Чудо!
— Ага. По-моему, это после вчерашней ямы.
— Точно! — новая мысль пронзила моё сознание, — А я? Я, значит, теперь — лекарь?
— Ну, типа того. Скорее, целитель — так будет правильнее.