Записки Клуба Лазаря

Поллард Тони

Лорд Кэтчпол положил руку на стекло.

— Эффект просто фантастический. Потрясающая детализация. Я слышал о французском станке, но и представить себе не мог, что он обладает такими возможностями. Я даже думаю, не купить ли его мне для одной из моих фабрик по производству шелка в Макклсфилде; с его помощью я расширю ассортимент и уменьшу расходы на рабочую силу.

— Сколько человек работает на ваших фабриках, Кэтчпол? — спросил Стефенсон. — Только не сочтите мой вопрос невежливым.

— Ну что вы. Когда я в последний раз общался с управляющими, на моих двадцати трех фабриках, разбросанных по северу Англии, в общей сложности трудилось около десяти тысяч рабочих.

Стефенсон

присвистнул, ответ явно произвел на него впечатление.

— Неудивительно, что вас прозвали хлопковым королем! У вас настоящая армия рабочих. Кстати, как у вас обстоят дела на фабриках в последнее время? Рабочие больше не бунтуют, или как там это называется?

— Последний раз такое было лет десять назад, — с нервным смешком ответил Кэтчпол. — Тогда они устроили что-то вроде забастовки.

— И, разумеется, вывели из строя оборудование на ваших фабриках?

— Это все работа чартистских активистов. Они занимались подстрекательством и предприняли несколько жалких попыток остановить производство: выкачивали воду из котлов, ломали станки и тому подобное. Но вы не представляете, как быстро рассеялось все их возмущение, едва они столкнулись лицом к лицу с вооруженной кавалерией. Вскоре рабочие умоляли, чтобы им вновь разрешили вернуться к работе. Кавалерия сработала чисто, но не поймите меня превратно: может, меня и называют хлопковым королем, однако я не деспот. Я плачу рабочим столько же, сколько самые щедрые из моих конкурентов, а взамен ожидаю от них хотя бы преданности. Поверьте моему слову, мы не можем допустить, чтобы инакомыслие в той или иной форме воспрепятствовало экономическому развитию нашей великой страны.

Все эти рассуждения об инакомыслии фабричных рабочих мало что значили для меня. Однако я вспомнил, как однажды взбунтовались рабочие на фермах, недалеко от дома, где прошло мое детство. Они разбили несколько новых молотилок, так как боялись, что останутся без работы. Очевидно, далеко не всем были по душе достижения прогресса.

— Но довольно о прошлом, джентльмены, — заявил Кэтчпол. — Будущее гораздо важнее для нас. Где Бэббидж? Я хочу спросить у него, где можно приобрести эти восхитительные французские станки.

Бэббидж в другом конце комнаты разговаривал с Оккамом, который, к моему удивлению, добродушно улыбался. Я впервые видел другое выражение его лица, кроме привычной холодной отстраненности, и не мог не признать, что улыбка очень шла ему. Но когда Оккам и его собеседник заметили, что все смотрят на них, веселость исчезла мгновенно, как задутое пламя свечи.

Кэтчпол, увлеченный новыми перспективами для своего бизнеса, поспешил к ним, однако Оккам что-то быстро сказал Бэббиджу, вежливо кивнул приближавшемуся к ним лорду и покинул комнату.

Уход Оккама стал сигналом к завершению встречи, гости постепенно начали расходиться. Среди приглашенных был и сэр Бенджамин, но за весь вечер я не перекинулся с ним и парой слов. Перед уходом я немного поговорил со Стефенсоном, который, похоже, был в восторге от встречи.

— Бэббидж был сегодня гораздо спокойнее, чем обычно.

— Дома он чувствует себя намного лучше. Знаете, это место мне кое о чем напоминает.

— О чем? — спросил я.

Стефенсон жестом указал на комнату, в которой мы находились.

— О встречах, которые здесь проходили. Раньше в этом доме регулярно проводились собрания, и великие люди рассказывали о своих последних открытиях и изобретениях.

— Вы имеете в виду Клуб Лазаря?

— Да, можно сказать, что он являлся одним из основателей клуба. Как и Брюнель, у которого было мало времени для Королевского общества. На самом деле он всегда критиковал общество. Брюнель считает,

что им руководят самовлюбленные дилетанты, и никогда не устает это повторять. Но тогда все было не так официально — Бэббидж не был председателем клуба, для него это были просто дружеские встречи. — Стефенсон взглянул на портреты над камином. — Он постоянно старается чем-нибудь себя занять. Думаю, это способ пережить личные трагедии после того, как его жена и дети умерли от болезней. Надо сказать, здесь собирались очень интересные люди и не только нынешние члены клуба; в этом доме бывали художники, актеры, несколько раз приходил писатель Чарлз Диккенс. — Стефенсон понизил голос и осмотрелся, убеждаясь, что Бэббиджа не было поблизости. — Но потом он посвятил себя работе над своими машинами, а затем умерла его мать… она была последним близким ему человеком, и он был сильно к ней привязан. Тогда у него и сдали нервы. После этого встречи прекратились, до тех пор пока он не объединился с Брюнелем и, разумеется, Оккамом. Он чем-то похож на Бэббиджа, его так же трудно раскусить до конца.

Я кивнул в знак согласия.

— Похоже, они хорошие друзья — Бэббидж и Оккам.

Стефенсон кивнул, я ждал, что он продолжит свой рассказ, но в этот момент к нам подошел Бэббидж, и моим надеждам не суждено было сбыться.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Днем у меня было две операции. Сначала мне пришлось ампутировать руку маленькой девочке. Бедняжка пострадала от нападения собаки. Судя по синякам на теле, пес трепал ее как куклу. Если бы девочку привезли сразу же после нападения, руку еще можно было бы спасти. Но пес был одной из бойцовских собак ее отца. Тот устраивал подпольные бои в Шордитче и меньше всего хотел, чтобы все узнали, как он зарабатывал себе на жизнь. Этот громила рыдал, когда привез дочь в больницу, а его жена не могла даже смотреть на своего супруга. Сначала он доверил лечение дочери уличному шарлатану, чьи инструменты только закончили дело, начатое псом. К тому времени, когда малышка попала ко мне, рана над локтем была в таком плохом состоянии, что у меня не оставалось иного выхода, кроме как ампутировать руку. К счастью, ручка у девочки была тонкой как спичка и я смог быстро отрезать ее, предварительно дав ей небольшую дозу обезболивающего. Когда родители девочки уже уходили из ее палаты, мать вдруг вернулась и сквозь рыдания рассказала мне, что ее муж утром перерезал глотки восьми своим собакам. Она не представляла, на что они будут теперь жить.

Второй случай был не такой тяжелый. Пожилая женщина с нарывом на шее. Пришлось вскрыть его. Гной я слил в бутылку из-под спирта, принадлежавшую Уильяму.

Потом появился сэр Бенджамин, как всегда, чем-то озабоченный.

— Доктор Филиппс, надеюсь, вы хорошо подготовились к сегодняшнему вечеру?

Я все еще думал о судьбе маленькой девочки и не сразу понял, что он имел в виду.

— К сегодняшнему вечеру?

— Да, к вашему докладу — он состоится в восемь часов.

Со времени нашей последней встречи прошло уже несколько недель, и у меня совсем вылетело из головы предупреждение Брюнеля о том, что я должен подготовить выступление.

— Вы имеете в виду Клуб Лазаря?

— Если бы вы знали, как мне не нравится это ужасное мелодраматическое название! — воскликнул сэр Бенджамин. — Буду откровенным с вами, доктор Филиппс, вы хорошо знаете, что он мой пациент. Но, возможно, вам пока неизвестно, что Брюнель серьезно болен, и я боюсь, что его возросший интерес к… скажем так, патологическим вещам вряд ли улучшит его самочувствие. Поэтому буду вам очень признателен, если вы воздержитесь от попытки стимулировать его нездоровый интерес.