Записки Клуба Лазаря
Шрифт:
Я изо всех сил пытался поспеть за нашим докладчиком, и к концу вечера от напряжения у меня заныло запястье. Я старался добросовестно выполнять свои обязанности секретаря, и это требовало полной концентрации внимания на работе. Поэтому понял, что не смогу вычислить убийцу, если буду просто находиться с ним в одной комнате. Я пришел к выводу, что нельзя определить виновного только посредством наблюдения: у чувства вины нет симптомов вроде сыпи и пятен на коже или даже, как я поначалу надеялся, красноречивого тика
Итак, официальная часть вечера подошла к концу. Мы немного задержались, чтобы выпить вина, и я предпринял последнюю попытку прислушаться к разговорам. В глубине души я все еще рассчитывал услышать малейшую оговорку — все, что угодно, лишь бы вычислить виновного. Однако прежде, чем мне представился случай повторить свою попытку, ко мне подошел Голдсуорси Гёрни. Он всего лишь хотел сообщить, как рад тому, что мы с Броди считали источником холеры зараженную воду, а не газ. А он как раз разработал новую вентиляционную систему для здания парламента и содрогался при мысли, что заседавшие там люди могли подвергнуться действию вредных испарений.
Мне так и не удалось заметить что-нибудь необычное, поэтому я присоединился к Расселу, Перри, Стефенсону и лорду Кэтчполу, которые вместе со Стрингфеллоу обсуждали корабль Брюнеля.
— Теперь он называется «Великий Восток», — сказал Рассел. — Это более подходящее название, чем «Левиафан», тем более что его предшественники назывались «Великий Запад» и «Великая Британия».
— Мне с самого начала казалось странным, — заметил Стефенсон, — что компания решила назвать судно в честь существа из морских глубин, морского чудовища. Я считаю, что подобное имя могло дурно повлиять на репутацию корабля. Все решили бы, что корабль — это опасное чудище, прирученное человеком.
Лорд Кэтчпол засмеялся.
— Справедливое замечание, сэр, и мне не хотелось бы играть роль Ионы и путешествовать в брюхе огромного монстра.
Все, кроме Рассела, рассмеялись. Корабль был спущен на воду около года назад, но до сих пор не покинул порт.
— Мы создали самые замечательные условия для пассажиров, — ответил он на замечание Кэтчпола. — Можно сказать, они будут купаться в роскоши. Не скажу, что разделяю страсть к подобной расточительности, но если это привлекает платежеспособных клиентов, то почему бы и нет.
— А как будут размещаться пассажиры, когда корабль будет полностью готов к плаванию? — поинтересовался Витуорт.
— В каютах может уместиться до четырех тысяч пассажиров, но при ведении военных действий, если разместить пассажиров и в салонах, он сможет принять на борт до десяти тысяч человек.
— Тогда, возможно, — вмешался Витуорт, — уместнее использовать корабль для захвата другой страны, чем делать из него пассажирское судно.
Кэтчпол весело поддел оружейника:
— А если еще эти солдаты будут
Все засмеялись, но в шутливом предложении Кэтчпола, возможно, был смысл. Тем более что в газеты просочилась информация, будто отделка корабля едва не привела судостроительную компанию к банкротству.
— А что насчет двигателей корабля, мистер Рассел, как они работают?
— Двигатель левого борта функционирует в полную силу, и двигатель правого борта не отстает от него. А вот винтовой двигатель требует небольшой отладки. Но мы постоянно работаем над этим. Надеюсь, все будет готово через три или четыре месяца.
В одном из писем Брюнель сообщал, что корабль отправится в путь не позднее чем через шесть недель, но, похоже, в его отсутствие дела пошли совсем скверно.
Оккам, как всегда, покинул собрание сразу по завершении доклада. В прежние времена я счел бы его скорый уход проявлением застенчивости, но в свете последних событий подобное поведение вызвало у меня подозрения. Я даже думал проследить за ним, но, помня о прошлом опыте, отказался от этой идеи.
К моему удивлению, Броди предложил подвезти меня домой. Впрочем, мой начальник руководствовался отнюдь не гуманистическими соображениями. Это стало ясно, когда он попросил у меня отчет о последней встрече с мисс Найтингейл, проходившей в тот же день. Мне особенно нечего было ему рассказать, и я, воспользовавшись случаем, сам задал ему несколько вопросов.
— Вы не знаете, кто такой Оккам? — спросил я.
— Я все ждал, когда вы спросите меня об этом, и вот наконец дождался.
— Он кажется немного… необычным.
— Эксцентричным, я бы сказал. Да, ему в этом не откажешь.
— Его манеры и одежда не совсем соответствуют его положению.
— Можно и так сказать, — согласился Броди, а затем спокойным тоном добавил: — Но он виконт.
— Виконт?
Броди кивнул.
— Вам следовало бы называть его «лорд Оккам». Он унаследовал этот титул от своего отца, герцога Лавлейса. А его дедушкой был лорд Байрон.
— Тот самый лорд Байрон?
— Да. Их фамильная усадьба находится на Оккам-парк, в Суррее.
— Тогда почему же он трудится простым рабочим на верфи?
— А вот это, я думаю, может объяснить только он сам или Брюнель. Насколько я знаю, Оккам пришел однажды к нему в контору и предложил свои услуги.
— Это правда, что он был одним из основателей Лаза… клуба?
Броди нахмурился.
— Кто вам это сказал?
— Витуорт.
— Полагаю, в этом есть доля истины.