Записки кочевников

Ивановы Братья

Не иначе — дзен какой-то.

Степь — это серия повторений. Ландшафт плавно движется внутри себя, в нем нет неожиданностей, все уже было. И чтобы почувствовать его неподвижность, надо как следует разогнаться на шоссе. Холмы сменяют холмы, долины — долины, эти юрты уже были и будут еще. Брошенные на половине строительства дома, отары овец, разбредающиеся коровы, обгладывающие кору на дровах козлы — ты увидишь ровно столько, сколько есть и сколько увидишь. Нет никаких шансов сдвинуть этот мир с места. Максимум, что можно сделать, чтобы хотя бы обозначить свое присутствие, — закрыть один глаз и увидеть на ближнем краю этого пейзажа кончик собственного носа.

* * *

Оставив

сумки в квартире, мы со знакомыми из посольства поехали в ресторанчик. Вечерний Улан-Батор продолжал куда-то спешить, на улице Мира — главной городской магистрали — поток машин шел, замирая только перед перекрестками. Никаких следов недавней революции заметно не было, все выглядело пестро, неуклюже, беспорядочно, как в восточном городе, где все давно любят западные штучки. Многие дома были похожи на сталинские неоклассические дворцы, хрущевки или брежневские точки. В этой неразберихе угадывался знакомый русский стиль, так могли бы выглядеть Ебург или Иваново.

Единственное, что напоминало о восстании, — сгоревшее здание Народной партии. Но разговор все равно перешел к этому, едва мы нашли место, где будем ужинать. В первом ресторане, правда, не было пива, так как в этом районе до следующей недели не продавали алкоголь. Депутаты округа вели неравный бой с зеленым змием. В другом заведении жизнь сразу наладилась, кто взял чебуреки, кто бодзы. Для начала мы решили съесть «Всю Монголию» — набор традиционных местных блюд, — чтобы не размениваться по мелочам.

Алик говорил, что Демократическая партия дала по миллиону тугриков местным бомжам и напоила их, чтобы они устроили беспредел на главной площади. На политическую оппозицию они были похожи мало, засыпая с перепоя, едва завязав драку, или прямо перед разбитыми витринами. Кто-то просто садился посреди площади и проваливался в пьяный сон. Народу было не так много, полторы тысячи, но милиции и ОМОНа всего несколько десятков. Так что остановить толпу было невозможно. Она ворвалась в офис партии, разграбила магазин «Дьюти фри» на первом этаже, набитый дорогим алкоголем, а затем подожгла все здание. Также сгорел Союз архитекторов и залы декоративно-прикладного искусства Художественного музея. Как и писали в Европе, погибло 7 человек, несколько десятков ранены. С балкона русского посольства непривычно было смотреть на ночной Улан-Батор, который рассекали трассирующие пули. В результате сгорел архив партии, т. е. старые советские бумаги, а репутация ее оппонентов оказалась подмочена. Впрочем, они не оппоненты, а пилят свое бабло. Все остается по-прежнему, это был ловкий спектакль.

Нима, русофил и монголофоб, родом из Улан-Батора, был не согласен с такой версией произошедшего. На площади было много пьяных мудаков, но среди прочих и много молодежи. Он, например, видел все не по TV и не с балкона посольского дома. Он знает, что подпоенная толпа была дикая, это действительно похоже на инсценировку бунта, и он бы не голосовал за демократов, если бы две основные партии не вытеснили интересных политиков. И все-таки даже такой дебош необходим. Народ хотя бы на одну ночь встряхнулся, и Нима готов и впредь участвовать в таких событиях, если только они не влекут за собой человеческих жертв.

Произошедшее —

привычная постсоветская ситуация, где политика вынесена в телестудии. Здесь тоже смотрят ежедневный телесериал про президента и премьера; или не смотрят — все равно. Здесь тоже живут кланами, состоящими из родственников и деловых партнеров. Эти тейпы объединяются разве что во время трансляции поединка сумо (монгольский борец, несколько раз выигрывавший чемпионат Японии по сумо, — народный герой). Людей, которые верят в кровные узы и выгоду, сближают победы либо призы — триумф хоккейной сборной или первое место Димы Билана. Тогда проплаты и откаты приобретают не только целесообразность, но даже величие.

Нас всегда поражало, что контролер в пригородной электричке, когда вы говорите ему, откуда и куда едете, не только называет четкий неофициальный тариф, но дает вам точную сдачу.

Спортсмены воспитывают чувство единения у пассажира и контролера. Для телекомментаторов эти мгновения братства — звездный час.

* * *

Политика политикой, но путешествие — счастливый случай не быть все время умным. В конце концов, это езда в незнаемое: для кого-то — радость слиться с пейзажем, для кого-то — игра воображения.

Нам не стоит придумывать ничего лишнего. Третий русский район Улан-Батора. Русская школа, цирк, купленный знаменитым монгольским сумоистом.

Город поделен на несколько десятков округов, как Париж. Только они пронумерованы беспорядочно. Первый в одном конце, второй в другом и т. д. Улицы здесь для видимости. Их не так много, ориентироваться по ним бесполезно. Главная тянется севернее реки Тулы с запада на восток чуть не 20 километров. Вдоль нее разбросан город.

Нумерация домов такая же безумная, как и районов. Здания расположены хаотично: рядом с четвертым — двадцать третье. Иногда на одном конце дома значится номер два, а другой — уже пятый. Надо знать район и точное место в нем. В общем, Улан-Батор — что-то среднее между Парижем с его арондисманами и Венецией, где нумерация домов сквозная (от одного до сколько-то там тысяч).

Застройка в основном советская. Перемешаны стили разного времени: от первых строгих дворцов 1940-х, социального жилья «оттепельных» лет до позднесоветской безликости. Тут же гаражи, свалки, рынки. К востоку главную улицу пересекает полувысохшее русло притока Тулы, по дну едва бежит ручеек. Везде в центре сидят тетки за маленькими столиками, на которых телефон (звонки по городу, если вдруг кончились деньги на мобильном). Здесь же сигареты и жвачка поштучно. Мимо шлёндают пучеглазые туристы.