Записки «лесника»
Шрифт:
Первоклашка
Осенью 1964-го года я пошёл в первый класс. Много-много цветов, добрая старушка учительница с проседью в волосах.
На ней зелёная кофточка на пуговицах.
Выступает директор школы. Директриса уже депутат райсовета, холёная дама с бюстом мадам Грицацуевой.
Мне она кажется верховной властью и вершителем наших маленьких детских судеб.
Одноклассники с мамами и одноклассницы с огромными бантами белого цвета.
Банты
Воздух дрожит от торжественности и партийных славословий.
В этой школе я проучился ровно десять лет.
Серое здание эпохи развитого социализма с огромными лестничными пролётами.
Первая любовь, первая подтёртая «пара» в дневнике, первая запись:
«Завтра в школу с родителями».
Начинали писать перьевыми ручками, их макали прямо в чернильницу.
Чернильница в парте – зелёного цвета, под цвет одежды классной руководительницы.
Высунув язык от напряжения, делаю наклон пером в нужную сторону, но буквы пляшут, как в безумном рок-н-ролле.
Зато читаю уже бегло, по крайней мере огромные матерные слова, вырезанные на парте перочинным ножиком моими предшественниками.
«Кто тут сидит, того люблю, кладите в парту по рублю».
И слово из трёх букв. Без него никуда.
Ленин
В школу меня привели папа и мама, как и любого маленького человечка-первоклассника.
Мама была коренная москвичка, женщина строгая и правильная.
Именно от неё я получил первые в жизни уроки приличного поведения и хорошего тона.
Папа – человек более мягкий, он и сейчас живёт со мной в Берлине, ему уже 92 года.
Родился он в Рыбинске, а в Москву перебрался в начале тридцатых годов совсем ещё не оперившимся юнцом.
Я был ещё школьником начальных классов, когда папа поведал мне интересную и поучительную историю, которая запала в память.
Середина двадцатых годов, расцвет НЭПа.
Мой дедушка, а он умер ещё до войны, работал портным и шил брюки – или штаны, про которые позже Ильф и Петров скажут, что их нет.
Папина сестра перманентно ездила в Москву за тканью, а остальные члены семьи продавали дедушкину продукцию на базаре.
И вот лютой зимой 1924 года, аккурат в конце января, тётя едет в Москву за очередной порцией ткани.
Её встречают у поезда, папа тоже тут, как самый маленький и почётный член семьи.
– А где же ткань? – спрашивают все.
– Ткани нет, – виновато говорит тётушка, понурив голову.
– Как нет? – Ведь столько заказов на штаны!
– В Москве всё закрыто. Какой-то Ленин умер…
Немая сцена – в Рыбинске простые люди понятия не имели, кто такой
А директриса нашей школы уже во втором классе нацепила мне на серый мышиный пиджак, цвета крысы Шушеры, маленький октябрятский значок с анфасом вождя мирового пролетариата.
Меня так и пёрло, по детской наивности, выдать депутатше всю правду матку, но хватило детских мозгов промолчать и выдавить из себя:
– Октябрёнок – помощник пионеров и комсомольцев.
Хотя за папу было очень обидно.
Оставить весь Рыбинск без портков – это было выше моих сил и детского неокрепшего сознания.
Больничка один
Вскоре случилось неприятное событие. Меня положили в больницу на операцию.
Вырезали аденоиды. Родители уговорили меня, хотя боялся я страшно, зато обещали дать мороженое в неограниченном количестве – на это я и купился.
Было очень больно, я кричал, гулкое эхо отдавалось в длинных и серо-сырых больничных коридорах.
Потом, в палате, я первый раз увидел, как мальчика лет десяти вынесли в коридор.
Ему неудачно удалили гланды, и кровь пошла горлом.
Мне тоже предстояла эта процедура, но это будет через несколько лет, когда я уже закончу восемь классов.
Об этом в романе будет отдельная глава, полная пикантных подробностей и первых отроческих откровений.
Так прошло моё первое знакомство с советской медициной – бесплатной и самой лучшей в мире.
«Чёрная кошка»
В те времена наш район Сокольники состоял почти сплошь из бараков. «Система коридорная» – как писал Поэт.
Каменный дом, в котором я жил с родителями, выделялся на этом фоне, как бельмо на глазу.
Лишь через несколько лет стали появляться первые хрущёвские пятиэтажки.
Частенько заходил к своим друзьям-одноклассникам в гости.
Жили все очень бедно, если не сказать – по-нищенски.
И только с годами понял, почему, когда друзья наносили мне ответный визит, первым делом просили чего-нибудь пожрать.
И частенько опустошали холодильник, за что я получал от матушки хороших пиздюлей.
Зато одеты мы все были примерно одинаково.
Войлочные полуботинки на зиппере – мышиного цвета, в унисон школьной форме.
В кармане брюк – скомканный пионерский галстук.
Ну а в другом кармане десять копеек на завтрак и затыреный «бычок» от „Явы“.
Но в тоже время наша детская жизнь в Сокольниках была очень интересной и насыщенной.
После войны не прошло ещё и двадцати лет и всё вокруг напоминало о ней.