Записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)
Шрифт:
Строй не торопился исполнять приказание. Язык, в буквальном смысле, не поворачивался.
– Запевай! – истошно заорал лейтенант.
Делать нечего. На флоте субординация и выслуга лет. И ребята нехотя, в разнобой начали выдавливать из себя слова:
Там, где всюду бескозырка, ты механик на посту
Ходит-бродит наш корабль, граня волны за версту.
Корабли уходят в море прямо к вражьим берегам
Там,
Тупой счастливо улыбнулся. Размахивая по-дирижерски руками, он, поглядывая украдкой на Большого Зама, шел вровень со строем, проговаривая губами текст и строго следя, чтобы кто-нибудь, не дай, Бог, не соврал слова:
– Ну вот! Совсем другое дело! Про бескозырку – наша песня… механика… А то Маруся какая-то… Левой! Левой! Раз! Два! Три!..
Ноют отбитые об асфальт пятки, кровоточат мозоли в дырявых карасях… «Ходит-бродит наш корабль…», – орём мы в двадцатый раз. Нет конца занятиям.
– Товарищ капитан третьего ранга, грузовики не подошли – докладывает лейтенант Большому Заму, вернувшемуся после десятиминутной отлучки.
Большой Зам хмурится: контр-адмирал ждёт. Не поймёт. До стадиона 10 километров хода. И тут Большой Зам принимает волевое решение. «Лично поведу!» – заявляет он, упиваясь решимостью своего голоса. Задирая вверх все три своих подбородка с таким видом, будто только что поднял батальон в атаку, Большой Зам, потряхивая жирком, решительно сбегает по трапу к нам на стенку.
– Слушай мою команду! – ревёт он, рукой отстраняя в сторону лейтенанта. – За мной, ша-а-а-гом… Ма-арш!!! – И повернувшись на каблуках, Большой Зам, подражая строевому шагу, неожиданно резво зашлёпал ботинками по стенке.
Мы, недоумевая, потянулись следом за политическим начальником. После двухчасовой муштры десять километров казались вечностью. К тому времени, как мы подошли наконец к стадиону, пыль толстым слоем налипла на промокшие от пота белые голландки и бескозырки. Набухший китель Большого Зама испускал густое пряное амбре пота и тройного одеколона. Смотр-репетиция уже подходил к концу. По кругу перед трибуной отбивали шаг несколько групп наших товарищей по несчастью. Большой Зам бросил нас с ходу в бой.
– На пра-во! – скомандовал он, лихо срезая угол с асфальтовой дороги через газон на круг стадиона.
Мы в спешке пытались подстроиться, стараясь идти хоть чуть-чуть в ногу.
– Левой!!! – взревел Замполит и шлёпнул ботинком по луже с такой силой, что все три его холёных подбородка вздрогнули и заколыхались.
На трибуне произошло замешательство. Контр-адмирал в явном недоумении наклонился к соседу по трибуне, дивясь этакому явлению Христа народу – нашей версии чеканного шага и тому, что ещё утром называлось парадной формой.
Поравнявшись с трибуной, Зам преобразился, подтянул живот, выпятил грудь и, вскинув пухлую руку к козырьку, рявкнул так, что контр адмирал на трибуне вздрогнул от неожиданности.
– Равнение
Мы вслед за Замом повторили поворот головы.
– Рота стой! – скомандовал вдруг контр-адмирал.
Большой Зам замер от неожиданности как вкопанный, да так резко, что первый ряд строя, следовавшего за ним, налетел на него сзади.
– Вы откуда такие красивые взялись? – интересуется контр-адмирал.
– Тащ контр-адмирал!!! Парадная рота ракетного крейсера «Адмирал Фокин» для парадного смотра прибыла!!! – отрапортовал Зам.
– Почему опоздали?
– Машины не подошли, тащ контр-адмирал!
– А вы как добрались?
– Марш бросок!!! – рапортует Зам, ожидая кульминационной благодарности.
– Куда бросок? Зачем? – недоумевает контр-адмирал. – Мы уже закончили. Это ведь не последняя тренировка.
Но, видя полное замешательство Большого Зама и наши измученные лица, адмирал опомнился и, взяв под козырек, пробасил:
– Благодарю за службу!
– Служим Советскому Союзу!!! – рявкнули мы, с трудом перекрикивая Большого Зама и чеканя шаг, пошли со стадиона в обратном направлении.
В день ВМФ, 27 Июля с утра прошел дождь, и асфальт был весь в мелких блестящих лужах. Начальство, само собой, посчитало такую ситуацию неприемлемой для глаз Генерального Секретаря. Была немедленно отдана соответствующая команда, и матросы в безукоризненно отутюженных белых голландках несколько часов ветошью (тряпками) сушили лужи на асфальте.
Сам парад удался на славу. В нём участвовало несколько тысяч человек и 20 кораблей тихоокеанской эскадры. Один десантный катер с открывающимся носом заделали под голову морского чудовища. Когда катер подошел к берегу, из него очень эффектно, на утеху высоких гостей вышли на берег Нептун и 33 богатыря. Я шел в составе парадной роты. Наша задача была красиво пройти и убраться восвояси. «Бум-бум», – бил барабан. В голове вертелось наставление мичмана: «Слушайте звук большого барабана и старайтесь попадать под него». Я старался и, повернув голову в сторону трибуны, до боли в пятках, что есть мочи, лупил левой ногой по асфальту на каждый удар барабана.
На трибуне сидел Горбачёв. Мне, однако, было не до него. Всё, о чем я тогда думал, было то, как удержать на голове набухшую от пота и дождя бескозырку. Она предательски подпрыгивала на моей голове и медленно, но верно сползала набок в такт дроби шагов. Пытаясь сбалансировать смещение головного убора, я постепенно наклонял голову в бок так, что к концу прохода моё правое ухо уже практически лежало на плече. Наконец мы вышли со стадиона, и была дана долгожданная команда: «Вольно!»
– Еле удержал! – выдохнул я, с простодушной наивностью обращаясь к шедшему рядом со мной полторашнику.