Записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)
Шрифт:
Мне почему-то вдруг показалось, что то общее значительное дело, которое мы только что успешно завершили, хотя бы на некоторое время стирало грани жесткой флотской иерархии. Полторашник посмотрел на меня и на мою бескозырку так, что я тут же избавился от всех иллюзий.
– Душара мутный, – сквозь зубы процедил он и, зло, усмехнувшись, многообещающе добавил – на корабле поговорим.
К моей радости, о своей угрозе полторашник забыл, а вот о том, что было бы, если бы я эту бескозырку тогда, на параде, действительно потерял: даже сейчас думать
А этот злосчастный куплет про «ходит-бродит» я безуспешно пытаюсь забыть вот уже двадцать лет. Но служебное рвение молодого замполита по продвижению своего идеологического творчества в массы, похоже, сделало своё дело. Надежды, что в конце концов у меня получится забыть этот куплет, мало. А жаль, очень хотелось бы…
Переезд
Моряк никогда не бывает пьян – его просто качает.
(Поговорка)
Беда лейтенанта Тупченко состояла в том, что он пришёлся не по нутру не только матросам, но и Большому Заму и тот, в конце концов, выхлопотал, чтобы Тупого перевели на другой корабль. На освободившееся место замполита БЧ-5 к нам пришёл капитан-лейтенант Севрюгин.
Невысокий жилистый со спокойным слегка прищуренным взглядом новый замполит на удивление оказался мужик ничего. Он не заискивал перед Большим Замом, не промышлял левыми прихватами, за что Большой Зам его недолюбливал, а матросы уважали. Особенно приглянулся он нам после случая с переездом.
Севрюгин с семьей переезжал из одной хлипкой однотипной пятиэтажки заснеженного военного городка в другую. Он взял меня и троих моих друзей: Колю Кондрашова, Марса и Халифаева, на берег, чтобы помочь ему с погрузкой вещей. За помощь он нам обещал торт. От торта мы, конечно, не отказались, но Севрюгин мог его и не предлагать. Главное, у нас была возможность выбраться с корабля. Мы просидели на этой железке два с половиной года, практически, безвылазно и теперь цеплялись за любую возможность увидеть хоть что-нибудь, что ещё существует в этом большом и недоступном для нас мире.
Родные писали мне в письмах, как мне повезло, что я служу на Дальнем Востоке, увижу Камчатскую долину гейзеров, неповторимую природу этого красивого края. Мне было сложно им объяснить, что я видел мир только с борта корабля. За три года службы на флоте у меня ни разу не было возможности даже банально искупаться. Какие уж там гейзеры…
Работа по погрузке нехитрых капитан-лейтенантских пожиток спорилась. Мы по двое заходили в квартиру, брали мебель и тащили на улицу в грузовую машину. Всё шло хорошо, но довольно буднично, и тут я, ради интереса, открыл дверцу серванта на кухне и… стало совсем хорошо. В глубине
– Ребята, склад! – выпалил я, извлекая из серванта обнаруженное сокровище.
– Ну, Шура, у тебя нюх! – Халифаев от умиления готов был меня расцеловать.
– Не надо фамильярностей! – шутливо сказал я, отстраняя от себя небритую физиономию своего друга.
Мы, не торопясь разлили шило по найденным в серванте стопкам.
– Ну, за тех, кто в море!
– Это третий тост.
– Ну, тогда за нас! Будем!
Теперь после каждой ходки мы делали небольшой привал, хлопали по рюмашке и, уже повеселевшие, залихватски подхватывали новый предмет. У машины мы не задерживались, загрузили и обратно – работа кипела.
Севрюгин заметил неладное ходок через семь-восемь, когда мы с Колей Кондрашовым зигзагообразно тащили по лестнице здоровенный аквариум.
– Зам …рыбок…. любит… – глубокомысленно рассуждал Коля и икал.
Любитель рыбок в ужасе подскочил к нам, поддерживая критически накренившийся аквариум:
– Ребята, вам хватит!
Особо не возражая, мы вразнобой закивали головами.
После разоблачения, банка с шилом исчезла из серванта так же магически, как и появилась. Но нам было уже хорошо!
Погрузка закончилась, мы в блаженном состоянии топтались на заснеженной улице, ожидая нового зама. Вдруг видим: навстречу нам по дороге своей подпрыгивающей походкой шагает лейтенант Тупченко. Он что-то оживлённо говорил и размахивал руками. Наверное, вешал на уши лапшу двум сопровождавшим его матросам с его нового корабля, куда его недавно перевели, как учили в «Военполите», входил в доверие.
Поравнявшись с нами, Тупой слегка замедлил шаг и, не дождавшись нашего приветствия, показушно козырнул:
– Здравствуйте, ребята! – молодецки выпалил он, расплываясь в улыбке и дожидаясь ответного приветствия.
Не сказав ни слова, мы, как по команде, отвернулись. Наигранная улыбка сползла с лица лейтенанта. Оторопев, он прошел мимо, делая вид, что ничего не произошло. Он так бы и растаял в темноте, но тут один из сопровождавших его матросов громко и отчетливо заключил:
– Чего-то не любят вас, товарищ лейтенант.
Эти слова прозвучали в морозном воздухе, как оплеуха. Тупой резко, развернулся на месте. Снег брызнул из-под его каблуков. Расправив плечи, нахохлившись, он решительно двинулся к нам:
– Почему без старшего?! – наехал он, не найдя ничего более подходящего, чтобы придраться.
– Мы здесь с каплеем, – лениво ответил я, не желая расставаться со своим расслабленным настроением.
– Почему честь не отдаете?!
– Кому?
Тупой опешил:
– Да я вам…
Тут в разговор вмешался малость проветрившийся на морозе лаконичный Коля Кондрашов:
– А не пошел бы ты на х**, товарищ лейтенант?
У Тупого отпала челюсть. Он отступил на шаг назад, и секунду стоял, глотая ртом воздух, не находя, что ответить.