Записки нечаянного богача 3
Шрифт:
— Здравствуйте, Михаил Иванович! — я сполз с кровати и прислонился к окну, за которым был явно не день.
— Разбудил, что ли? Тьфу ты, тут обед уже скоро, я и забыл — где ты! Прости Бога ради, совсем заработался, — где-то на фоне раздалось какое-то мяукающее чириканье неизвестного мне, но явно сильно не среднеазиатского языка. Где-то значительно дальше в Азии так говорят.
— Ничего страшного, я и сам вставать собирался, — кажется, фальшь в моём голосе уловил бы и глухой. Хотя я снова ни слова не соврал — и вправду собирался. Просто абсолютно точно не сейчас.
—
— Велено передать, что по Гомельщине можно начинать, — ну всё, вот и поспали. С такими собеседниками никакого чая-кофе не нужно — мозги и «на холодную» запускаются отлично, только искры во все стороны.
— Не хочешь узнать, что именно? — я прямо видел его обсидиановый прищур.
— Как сочтёте нужным, — ровно ответил я, махнув рукой, будто отгоняя внутреннего скептика, что опять требовал крепко прислониться к чужим деньгам. Ну как можно быть таким жадным?
— Я тебе пару файликов сейчас скину, там кое-где галочки будут. Ты банкиру своему покажи. Он, как ты говорил, точно придумает что-то логичнее и рациональнее, чем ты, — вулканическое стекло растаяло мягкой морской пеной, он явно улыбался. — Но больше никому, договорились?
— Конечно, Михаил Иванович! — ответил я, и вот тут точно не могло быть сомнений в моей искренности.
— Какие планы? — спросил он явно на прощание.
— Финишная прямая: две точки на маршруте — и к семье скорее.
— Соберётесь — пусть Артём Фёдору позвонит. Я лётчикам добро дал, доставят вас в тепло.
— Спасибо большое, Михаил Иванович! — от души выдохнул я.
— Пустяки. Лото, главное, не забудь! — напомнил он и отключился. Как, ну как он может столько всего в голове держать? Я и забыл сто раз про то лото. Наверное, поэтому он — серый кардинал, а я нечаянно мимо проходил.
К моему удивлению, в зале за столом уже сидел Головин, наворачивая из чугунной сковородки размером с канализационный люк великанскую яичницу на сале, с лучком и помидорками. Дух стоял такой, что внутренний фаталист едва наружу не вылез — биться с Артёмом за еду. Тот рубал так, что только уши ходуном ходили — и где успел настолько проголодаться? Я заметил на широкой шее за ухом полосу царапины, уходящей под футболку. А вчера её не было.
Тут со стороны кухни вышла Бадма Норсоновна, очень личный помощник… теперь уже и не поймешь, чей. Потому что на ней была куртка Головина с закатанными рукавами, внатяг сидевшая на четвёртом номере и свободно висевшая в остальных местах. На шее над воротником красовалась половина сочного синяка. Вторая явно скрывалась ниже. И глаза были крайне довольные, хотя и явно не выспавшиеся.
— Тут пахнет похотью, — поведя носом и сделав вид, что принюхиваюсь, сказал я.
— Мы мылись! — тут же вскинулся Тёма, выдав двоих с потрохами. Бадма лишь посмотрела на меня с оригинальным сочетанием легкой тревожности от столкновения со сверхъестественным обонянием и некоторым недовольством от не самого тактичного замечания.
— Чай будете,
— Давай уже на «ты» тогда, Бадма Норсоновна. Чувствую — уже можно, — вздохнул я, садясь рядом с Головиным. — И чай я буду.
— Я говорил тебе, Бадька, что он колдун? Редкий притом! — махнул на меня Тёма приличным ломтём ржаного, которым помогал себе управляться с глазуньей. Подумал, вздохнул и подвинул ко мне локтем вилку, кивнув, мол, налетай. Я капризничать тоже не стал.
— Под утро как завыли волки в голове, я думал — глюки. Но Бадька тоже говорит, слышала, — проговорил он как-то ловко проталкивая слова на противоходе мимо еды.
— А чего ты её Бадькой зовёшь? — запоздало удивился я.
— Ну а чего? У кого — Надька, у кого — Бадька. Нормальное имя, и она не возражает. Ты же не возражаешь? — повернулся он к цветку преррий, глядевшему на завтракавших мужиков с вечным женским умилением и нежностью, довольно неожиданными на её смуглом лице терракотовой статуи.
— Не возражаю, Тём. Ешь, не разговаривай с набитым ртом, — кивнула она, и, я клянусь, голос был ласковый.
— А попроще обмундирования не нашлось, что ли? — кивнул я на куртку с памятным грифоном, который теперь не висел, а самодовольно лежал.
— Там это, — и случилось чудо, какие в жизни бывают лишь раз — стальной Головин покраснел! — В негодность одежда пришла, короче.
— Совсем? — удивился я.
— Ага. Горсть пуговиц и какие-то нитки тонкие, как будто со стропы или паракорда рваного. Из чего ни попадя одежду шьют, жулики, — по-прежнему чуть смущённо пояснил он. — Мы думали у Милки чего-нибудь попросить. Но там, во-первых, бабку будить не хотелось, а во-вторых — калибр не тот совсем.
И он посмотрел на свой китель и грифона на нём так, как, я уверен, никогда прежде.
— А доставка тут пока не работает, мы звонили. Круглосуточных вообще нет, а откроются только в девять, — подтвердила Бадма. Или уже Бадька. А полное имя тогда какое — Бадежда? Так, рано я думать начал, надо чаю сперва, сладкого и покрепче.
Я глянул на часы — половина седьмого утра. Ладно, будем надеяться, что поговорка «кто рано встаёт — тому Бог даёт» в такую рань тоже работает. Тут послышались шаги на лестнице и в зал зашёл лохматый и зевающий Лорд, с закрытыми глазами озадачив всех вопросом:
— А ещё кому-нибудь волки сегодня выли?
— Да, — прозвучал в ответ трёхголосый хор. Ланевский замер, будто на стену налетел. Врагу не пожелаешь так резко просыпаться, конечно.
Он как-то неловко боком прошёл к столу и уселся рядом со мной, избегая, кажется, встречаться глазами с любым из нас. А когда Бадма подошла и наклонилась налить ему чаю, подвинув, кстати, молочник, едва не подскочил. Над столом осязаемо сгустились тучи и повисла тягостная недосказанность. Только внутренний скептик вполголоса что-то язвительно вещал фаталисту про восточную иезуитскую хитрость. Которой, кстати, не могло быть в природе ни технически, ни географически — орден придумали в Риме, а он точно находился не на Востоке.