Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962

Чуковская Лидия Корнеевна

1940

№ 62 к стр. 230

Не лирою влюбленногоИду пленять народ —Трещотка прокаженногоВ моей руке поет.Успеете наахатьсяИ воя, и кляня.Я научу шарахатьсяВас, «смелых», от меня.Я не искала прибылиИ славы не ждала,Я под крылом у гибелиВсе тридцать лет жила.

№ 63 к стр. 169, 234

Клевета

И всюду клевета сопутствовала мне.Ее ползучий шаг я слышала во снеИ в мертвом городе под беспощадным небом,Скитаясь наугад за кровом и за хлебом.И отблески ее горят во всех глазах,То как предательство, то как невинный страх.Я не боюсь ее. На каждый вызов новыйЕсть

у меня ответ достойный и суровый.Но неизбежный день уже предвижу я, —На утренней заре придут ко мне друзья,И мой сладчайший сон рыданьем потревожат,И образок на грудь остывшую положат.Никем не знаема тогда она войдет,В моей крови ее неутоленный ротСчитать не устает небывшие обиды,Вплетая голос свой в моленья панихиды.И станет внятен всем ее постыдный бред,Чтоб на соседа глаз не мог поднять сосед,Чтоб в страшной пустоте мое осталось тело,Чтобы в последний раз душа моя горелаЗемным бессилием, летя в рассветной мгле,И дикой жалостью к оставленной земле.

1921

декабрь

№ 64 к стр. 252

Застольная

Под узорной скатертьюНе видать стола.Я стихам не матерью —Мачехой была.Эх, бумага белая,Строчек ровный ряд!Сколько раз глядела я,Как они горят.Сплетней изувечены,Биты кистенем,Мечены, меченыКаторжным клеймом.

№ 65 к стр. 262

Так просто можно жизнь покинуть эту,Бездумно и безбольно догореть,Но не дано Российскому поэтуТакою светлой смертью умереть.Всего верней свинец душе крылатойНебесные откроет рубежиИль хриплый ужас лапою косматойИз сердца, как из губки, выжмет жизнь.

1925

№ 66 к стр. 269

…Вижу я, Лебедь тешится моя.

Пушкин

И величье, и славу, и власть.Знаешь сам, что не этим излечишьПеснопения светлую страсть.Разве этим развеешь обиду?Или золотом лечат тоску?Может быть, я и сдамся для виду.Не притронусь я дулом к виску.Смерть стоит все равно у порога,Ты гони ее или зови,А за нею темнеет дорога,По которой ползла я в крови.А за нею десятилетьяСкуки, страха и той пустоты,О которой могла бы пропеть я,Да боюсь, что расплачешься ты.Что ж, прощай! Я живу не в пустыне,Ночь со мной и всегдашняя Русь.Так спаси же меня от гордыни!В остальном я сама разберусь.

Москва

№ 67 к стр. 304

Приду туда, и отлетит томленье.Мне ранние приятны холода.Таинственные, темные селенья —Хранилища молитвы и труда.Спокойной и уверенной любовиНе превозмочь мне к этой стороне:Ведь капелька новогородской кровиВо мне – как льдинка в пенистом вине.И этого никак нельзя поправить,Не растопил ее великий зной,И что бы я ни начинала славить —Ты, тихая, сияешь предо мной.

1916

№ 68 к 761

Вижу выцветший флаг над таможнейИ над городом желтую муть.Вот уж сердце мое осторожнейЗамирает, и больно вздохнуть.Стать бы снова приморской девчонкой,Туфли на босу ногу надеть,И закладывать косы коронкой,И взволнованным голосом петь.Все глядеть бы на смуглые главыХерсонесского храма с крыльцаИ не знать, что от счастья и славыБезнадежно дряхлеют сердца.

1913

№ 69 к стр. 363

Предыстория

Я теперь живу не там…

Пушкин

Россия Достоевского. ЛунаПочти на четверть скрыта колокольней.Торгуют кабаки, летят пролетки,Пятиэтажные растут громадыВ Гороховой, у Знаменья, под Смольным.Везде танцклассы, вывески менял,А рядом: «Henriette», «Basile», «Andr»И пышные гроба: «Шумилов-старший».Но,

впрочем, город мало изменился.Не я одна, но и другие тожеЗаметили, что он подчас умеетКазаться литографией старинной,Не первоклассной, но вполне пристойной,Семидесятых, кажется, годов.Особенно зимой, перед рассветом,Иль в сумерки – тогда за ворот миТемнеет жесткий и прямой Литейный,Еще не опозоренный модерном,И визави меня живут – НекрасовИ Салтыков… Обоим по доскеМемориальной. О, как было б страшноИм видеть эти доски! Прохожу.А в Старой Руссе пышные канавы,И в садике подгнившие беседки,И стекла окон так черны, как прорубь,И мнится, там такое приключилось,Что лучше не заглядывать, уйдем.Не с каждым местом сговориться можно,Чтобы оно свою открыло тайну(А в Оптиной мне больше не бывать…).Шуршанье юбок, клетчатые пледы,Ореховые рамы у зеркал,Каренинской красою изумленных,И в коридорах узких те обои,Которыми мы любовались в детстве,Под желтой керосиновою лампой,И тот же плюш на креслах…Все разночинно, наспех, как-нибудь…Отцы и деды непонятны. ЗемлиЗаложены. И в Бадене – рулетка.И женщина с прозрачными глазами(Такой глубокой синевы, что мореНельзя не вспомнить, поглядевши в них),С редчайшим именем и белой ручкой,И добротой, которую в наследствоЯ от нее как будто получила, —Ненужный дар моей жестокой жизни…Страну знобит, а омский каторжанинВсе понял и на всем поставил крест.Вот он сейчас перемешает всеИ сам над первозданным беспорядком,Как некий дух, взнесется. Полночь бьет.Перо скрипит, и многие страницыСеменовским припахивают плацем.Так вот когда мы вздумали родитьсяИ, безошибочно отмерив время,Чтоб ничего не пропустить из зрелищНевиданных, простились с небытьем.

1940–1945

№ 70 к стр. 365

Не бывать тебе в живых,Со снегу не встать.Двадцать восемь штыковых,Огнестрельных пять.Горькую обновушкуДругу шила я.Любит, любит кровушкуРусская земля.

[16 августа] 1921

№ 71 к стр. 373

. . . . . . . . . . . .А за проволокой колючей,В самом сердце тайги дремучей —Я не знаю, который год —Ставший горстью «лагерной пыли»,Ставший сказкой из страшной были,Мой двойник на допрос идет.А потом он идет с допроса,Двум посланцам Девки БезносойСуждено охранять его.И я слышу даже отсюда —Неужели это не чудо! —Звуки голоса своего:За тебя я заплатилаЧистоганом,Ровно десять лет ходилаПод наганом,Ни налево, ни направоНе глядела,А за мной худая славаШелестела.. . . . . .

№ 72 к стр. 382

Поэт

Подумаешь, тоже работа, —Беспечное это житье:Подслушать у музыки что-тоИ выдать шутя за свое.И чье-то веселое скерцоВ какие-то строки вложив,Поклясться, что бедное сердцеТак стонет средь блещущих нив.А после подслушать у леса,У сосен, молчальниц на вид,Пока дымовая завесаТумана повсюду стоит.Налево беру и направо,И даже, без чувства вины,Немного у жизни лукавой,И все – у ночной тишины.

Комарово Лето 1959

№ 13 к стр. 382

Музыка

Д. Д. Ш[остаковичу]

В ней что-то чудотворное горит,И на глазах ее края гранятся.Она одна со мною говорит,Когда другие подойти боятся.Когда последний друг отвел глаза,Она была со мной в моей могилеИ пела словно первая грозаИль будто все цветы заговорили.

1958