Записки одной курёхи
Шрифт:
И мы пошли к вокзалу. Разговоры у нас были невеселые.
– На фиг мы такие две дуры ему нужны! – говорила я. – Тебя-то хоть родители запихают в юристы, в МГУ. Весь год как проклятая учила свою историю, государство и право, системы образов всякие… Французский. А я живу по принципу кайфа… Тут хоть оденься в цветные шелка, туманами надышись – а ему что? Таких, как мы, тысячи.
– Да, запихают меня в юристы, это ясно… Буду ходить в черном пиджаке и толстых очках. Стану сухарем. И засохну. Ты вот не засохнешь – вечно в буре чувств. Будешь стихи писать, посвященные Бо,
Дошли до ларька «Ленгорсправки». Заплатили пять рублей за обоих – Бо и Леву. Как ни странно, адрес Борисова нам дали. Фиктивная квартира! Не дурак же он жить под обстрелом. Присели мы на лавочку по дороге. Вынули леща, хлеб и сливы. Начали с духом собираться. Как вдруг пошел дождь, и мы, шкандыбая до метро, промочили наши тряпочные туфли.
Вечерело. Проехали свою станцию, заговорились. Наша любовь не оставляла нас и во сне.
– Слушь, Саньк, мне такой сон приснился! Опять про Борисова! – чуть не заплакала я и заломила руки.
Саня была выдержанней меня и всегда успокаивала.
– Машк, успокойся. Мне вот приснилось…
– Подожди. Дай я… Я во сне его любила еще сильнее, чем днем! И он меня любил. И тем не менее убивал! И убивал как-то сладострастно, в промежутках между ударами кинжала он целовал…
– Ну и сны у тебя! Вечно тебе такие эксцентричности снятся!
– …чувство обиды и несправедливости ко мне, смешанное с обожанием! Это властное обожание гнало меня под нож, хотя я могла спастись.
– А мне снилось, что я работаю у Борисова. Я что-то варю, стираю рубашки и носки и в хоре его пою… И вот я проштрафилась перед ним, – и он меня выгоняет. Никакие мольбы не принимает и говорит: «Вон, неумеха, убирайся, я взял тебя, а ты бестолковой оказалась!» Ну, в общем, за меня его бабушка упросила. Оставил он меня, но стал строже и деньги перестал платить.
– Ты что, за деньги у него работала? – вскипела я.
– Это сон, забыла? – осадила меня подруга.
– Ну и что!
Дом, согласно записке из «Ленгорсправки», был за номером 2/73. Господи, мы всю улицу прошли, – такого дома не было! Да и согласитесь, чудной номер.
– Что этот дом, по ту сторону зеркала, что ли? – говорили мы друг другу, не в состоянии обойтись и в двух словах без цитат из Борисова. – Бо – инфернальное существо, но все-таки…
Пошли обратно, и у начала этой самой улицы стоял дом номер 73/2.
– Естественно, она нам дала неправильный номер дома, – сказала Саня.
Квартира была номер 3. Ни на первом, ни на втором, ни на третьем этаже ее не было.
– Это точно его квартира! – воскликнула я. – Третья – и на четвертом этаже!
Мы долго мялись и пихали друг друга к двери.
– Звони ты, а я не буду…
– Почему всегда я? – возмущалась я. – Адрес в ларьке кто просил?..
– Ну хорошо… Только я боюсь… Нет, не буду, – вертелась Саня.
– Позор! Стыд и позор! Стыдитесь, курёхи!
Я позвонила. Еще и еще. Постучали соседям, открыла тетя.
– Скажите, здесь живет Борисов? – спросили мы, указывая на дверь.
– Он обитает у любовницы. Здесь живут его бабушка и мама, но
О! У Борисова есть бабушка! Это спасает дело – радовались мы по дороге в рок-клуб. Та самая бабушка, которая явилась Сане во сне.
Куда идти? Конечно, в рок-клуб. Родная железная дверь…
На асфальте, под стеной с надписями, сидит Князь с какими-то мэнами и пьет смесь – возле стоят бутылки, их содержимое мешается и поглощается. На этот раз он дружелюбно нам машет, предлагает отведать «классного пойла».
– Не хотите? Эх вы! Ну тогда напишите мне письмо.
И назвал номер абонентского ящика – от деда-комиссара достался. Персональный, на вокзале в Свердловске. Это все мажорство, какое есть у Князя.
В рок-клубе полно народу, шумно и накурено. Только что, очевидно, кончилось прослушивание какой-то группы. До нас долетели последние звуки, безобразно оглушительные.
– Да господи, что ты мне говоришь… – доказывал один длинноволосый другому. – Существует три вида групп: одни косят под Цоя, другие – под Борисова, третьи – под Кинчева.
Потолкались.
– Никому мы с тобой не нужны, Машка.
– Зато мы на верном пути! – горячо возразила я Сане.
– Да! Нам все по кайфу и нефига страдать. Пошло все, а мы будем литься как вода! Пока не сели батарейки в плеере, пока нам поет Бо – нам ничего не нужно! Покатаемся на речном трамвайчике? – предложила Саня.
Поначалу мы немного послушали экскурсовода, поглядели на город, высокомерно взирающий на нас, а потом стали беседовать о Борисове. Смеялись, пели, мешали соседям слушать о городе. На нас прикрикивали, а когда выяснилось, что это не помогает, мы были изгнаны на верхнюю палубу.
Заходящее солнце, ветер и самые глупые надежды, о!
Едва мы спрыгнули с трапа трамвайчика в вечерние сумерки, нас стала преследовать тощая фигура. Фонари освещали ее заклепки и металлистские цепи, нашитые на косухе. Жутковатая персона шла за нами целую улицу.
– Вы кто? – спросила наконец Саня, резко развернувшись.
– Я… – замялся парень и протянул нам свою ладонь с костлявыми пальцами. – Титанус, а вообще меня зовут Сергей.
Парень был худосочен, звенел цепями, как кентервильское привидение, и никак не оправдывал своего нейма. То и дело он вставлял слово «типа», и мы с Саней тут же прозвали его Типа.
– Я типа металлист. Мы с толпой металлюг… человек сто, приехали типа из Львова. Сначала мы хотели ехать типа в Москву – помочиться на Мавзолей, но приехали сюда. Наши ушли в «Камчатку», а я остался на улице – аскать. Вообще-то металлисты не аскают. Но я со вчерашнего дня ничего не ел. Со Львова ихали кто в бельевом ящике, кто на третьей полке. Типа не нравится мне здесь. Холодно, есть нечего, и спать негде. Да и тусовка гнилая. Не то что у нас типа в Булке. – Затем последовала просьба: – Покормите меня, девчонки!.. Мы вынули остатки леща и хлеба. Пока он ел, на нем все клацало и звенело – зубы, цепи, молния на рукаве косухи дзинькала о соседнюю застежку. Прощаясь, он пробурчал: