Записки опального директора

Гимельфарб Натан

Когда мы вышли из горкома уже стемнело и пришла пора распрощаться с начальником Главка, но он велел водителю заехать на комбинат, чтобы решить вопрос моего временного жилья.

Новый директор ждал нас в своём кабинете и с ходу предложил мне пожить какое-то время у него. Они с женой Клавой снимали комнату в частном доме, недалеко от комбината, где жили уже более трёх лет, со времени своего приезда из Москвы, после окончания ветеринарного факультета института мясной и молочной промышленности. Сюда они были направлены, как молодые специалисты. Он, до ареста Гельфанда, работал старшим ветврачом, а она заведовала лабораторией.

Я поблагодарил Блажевича

за столь любезное приглашение, но принять его отказался, не желая стеснять молодожёнов. Не располагая другими вариантами, я попросил разрешения временно пожить в своём служебном кабинете, благо там был ещё вполне приличный кожаный диван, а рядом находился умывальник и туалет.

На том мы с ним и порешили, а Перетицкий порекомендовал нам обоим активно заняться строительством жилого дома, что позволило бы скорей решить наши жилищные проблемы. С жильём на комбинате было туго, многие специалисты и рабочие жили на частных квартирах и поэтому решение этой проблемы являлось одной из главных задач, которую нужно было решить до начала строительства нового комбината.

Обговорив еще ряд важных и неотложных вопросов работы комбината на ближайший период, Перетицкий отбыл в Минск.

Ушёл на отдых и Блажевич, а я остался один в абсолютно пустом и неуютном бараке заводоуправления, обдумывая новый поворот моей жизни.

34

По сравнению с огромным Оршанским комбинатом, занимавшим территорию в тридцать гектар и состоящим нз многих многоэтажных корпусов, Молодечненская хладобойня выглядела убого и примитивно. Она состояла из двух небольших зданий, в которых производилась первичная обработка скота и выработка небольшого ассортимента колбасных изделий. Большинство производственных операций выполнялись вручную, что требовало больших физических усилий и давало низкую производительность труда. Слабая техническая оснащённость и отсутствие нужных санитарно-технических устройств придавали производству непривлекательный вид и требовалось много усилий для поддержания минимально необходимого порядка и чистоты.

Вся территория предприятия не превышала полутора гектар и её можно было легко обойти за пятнадцать минут. Большая её часть была немощённой и неасфальтированной, в осенне-зимний период по ней можно было пройти только в резиновых сапогах.

Несмотря на небольшую производственную мощность, предприятие обязано было принять от колхозов и совхозов всё количество скота, которое требовалось для выполнения месячных и квартальных планов заготовок мяса. При этом редко удавалось договориться о равномерной сдаче скота по определённым дням месяца. В конце отчётного периода у ворот комбината скапливалось огромное количество крупного рогатого скота и свиней, которое невозможно было своевременно переработать. Животные стояли по несколько дней под открытым небом без корма, что приводило к потере веса и снижению упитанности.

Если комбинат отказывался принять скот, прибывший сверх плана и графика, директор привлекался к строгой ответственности. Партийные и советские органы во всех таких случаях защищали только интересы колхозов и совхозов. Не было никакого смысла направлять иски и претензии в арбитражные или судебные органы, так как решения ими принимались не согласно действовавших законов, положений и инструкций, а в соответствии с указаниями обкома или райкома партии. Такое “телефонное право” действовало долгие годы и касалось оно не только арбитражных споров, но и судебных решений по большинству гражданских и уголовных дел.

Если

на комбинате скапливалось много скота, рабочих принуждали работать в сверхурочное время и в выходные дни, что вызывало их недовольство и возмущение.

Когда в конце первого квартала, через полтора месяца после смены руководства, у ворот комбината скопилось много скота, поступившего сверх согласованного графика, и директор распорядился принимать только дневную норму, прибыл инструктор обкома, который от имени областного руководства потребовал немедленно принять весь скот и предупредил, что при повторном подобном “самовольстве” вопрос будет вынесен на бюро обкома.

Указание высокого начальства было выполнено, но в результате длительной передержки животных на морозе и без корма был допущен падёж нескольких голов крупного рогатого скота и на директора было заведено уголовное дело. На сей раз всё для него обошлось благополучно. Сработало “телефонное право”, по звонку из обкома дело было прекращено, но Блажевич побоялся оставаться больше директором и подал заявление об освобождении от занимаемой должности. Его не стали ни принуждать, ни уговаривать и на этом его служебная карьера закончилась.

В апреле ему вернули его прежнюю должность старшего ветврача, а на комбинат прибыл новый директор Жулего, который до этого работал в той же должности в Гродно. Тогда широко практиковались переводы руководителей с одного предприятия на другое, когда над ними нависала опасность уголовной ответственности на прежней работе. Их таким образом спасали от суда за допущение хищений и недостач мясной продукции. Чаще всего это касалось директоров мясокомбинатов, которые подолгу на одном месте не засиживались. Таким образом Министерство пыталось сохранить кадры руководящих работников.

У Жулеги это был первый перевод в мясной промышленности. До этого он работал заведующим “Горкоммунхоза” и был выдвинут на должность директора мясокомбината горкомом партии после привлечения к уголовной ответственности предыдущего руководителя. У него не было специального образования и опыта работы в мясной отрасли, но он был дисциплинированным коммунистом и послушно выполнял волю партийных органов.

Новый директор во многом был похож на Полякова - первого директора, которого я встретил на своём служебном пути в промышленности. Он был добрым и отзывчивым человеком, но беспринципным и бездарным руководителем. Занимался, в основном, озеленением и благоустройством территории, ремонтом фасадов, в чём знал толк, а управление производством и многие чисто директорские функции полностью возложил на меня.

Положительной особенностью Жулеги было терпимое отношение к евреям. На комбинате их было довольно много не только среди рабочих. Главным инженером до меня работала Белла Давыдович, которая затем стала инженером по рационализации и технике безопасности. Главным механиком был молодой специалист, закончивший Ленинградский холодильный институт - Миша Дружевский - грамотный, толковый и разумный парень, но воинственно-агрессивный к малейшим проявлениям антисемитизма. Много евреев было среди инженерно-технических работников и служащих. Нередко на почве антиеврейских настроений, которые особенно сильно чувствовались среди поляков, возникали всякого рода распри и конфликты, которые не могли обойти директора. При рассмотрении этих вопросов Жулего всегда занимал объективную позицию. Мне даже иногда казалось, что он отдавал чуть заметное предпочтение евреям, учитывая, наверное, очевидную дискриминацию, которой они повсеместно подвергались.