Записки опального директора
Шрифт:
Нужно отдать должное кулинарным способностям Иринки и Анечки. Они, соревнуясь друг с другом, готовили Мишеньке много вкусных и полезных блюд.
Заботливый уход, отменное питание и надлежащее медицинское обслуживание не замедлили сказаться на состоянии сына. Он окреп, посвежел и прибавил в весе. Чтобы оградить его от угарного газа автомобилей, которым был насыщен воздух в центре города, Вова с помощью Анны Абрамовны оборудовал для него отдельную комнату на даче, которую облицевали фигурной рейкой и обставили привычной ему мебелью, прибывшей из Советского.
В начале лета на приусадебном участке поспела клубника, а позднее созрели огурцы, молодая картошка, помидоры, малина. Мишенька любил рвать
Чтобы сын не так болезненно переносил свою неполноценность, я дал ему возможность пользоваться моим “Москвичём” с ручным управлением. Несмотря на то, что педали управления были установлены с учётом отсутствия или бездействия левой ноги, а у него отсутствовала правая, он быстро освоил технику вождения и свободно управлял автомобилем не только в сельской местности, где находилась наша дача, но и в городе. Мы даже совершили с ним поездку на машине в Минск, в ходе которой он не только с успехом справился с дорогой на двухсоткилометровой автостраде, но и свободно ездил по центральным улицам столицы, которые я старался избегать из-за множества ограничений и большого количества транспорта.
Мишенька быстро обзавёлся друзьями, одним из которых стал мой непосредственный начальник и сосед по даче Иван Михайлович Исайкин. Они были одного возраста и имели общие интересы. Приезжали к нему и коллеги по прошлой работе из Минска и они часами беседовали о делах в “Промналадке”, куда он мечтал вскоре возвратиться. Часто его навещал друг юности Эдик Пурыжанский, у которого они с Иринкой снимали комнату в кооперативной квартире, в первые годы после женитьбы.
Но самым близким для него человеком, как и в детстве и юности, оставался младший брат Вовочка. Как и раньше, между ними не было секретов и они доверяли друг другу все свои сокровенные желания, тревоги, сомнения. Братья подолгу засиживались одни в разговорах о прошлом, настоящем и будущем. Они всегда нуждались друг в друге. Родились вместе (с промежутком в двадцать пять минут), росли рядом, учились в одной школе, в одном институте, на одном факультете и в одной группе. Они дружили и защищали один другого от недругов. После института вместе уехали в Минск и долго, до самой женитьбы Мишеньки, жили сообща в однокомнатной квартире у автозавода, которую затем уступили Верочке, когда она обзавелась семьёй. Даже когда Мишка уехал на Крайний Север, Вовка не мог дождаться его приезда в отпуск, и при первом же удобном случае умчался в Советский на встречу с братом.
Мы не знали содержания разговоров, что велись между ними, и никогда не спрашивали их об этом, но после одного из них Мишенька сказал нам, что полностью одобряет планы брата покинуть страну и просил не препятствовать этому. Он считал, что его примеру затем должны последовать и мы, и семья Верочки, даже в том случае, если на это не согласится Жора. Не исключал наш сын и возможность своего отъезда, когда окрепнет после болезни и будет в состоянии трудиться. Он не сомневался в том, что Иринка с детьми поедут с ним по первому его зову.
Ещё в начале лета, когда Мишенька почувствовал себя лучше, он попросил нас отвезти его домой, в Минск. Он скучал по своей просторной квартире на Ленинском проспекте, которую получил перед отъездом на Север и которой не успел даже вдоволь насладиться, по городу, что стал любимым, по родным, друзьям и знакомым, что жили в столице, по “Промналадке”, в которую надеялся вернуться. Он мечтал скорее отправить Алёнушку в столичную школу, а Андрюшку в “свой” детский садик, что был рядом с их домом.
Мы в душе были согласны с Мишенькой, считая его просьбу правомерной и вполне осуществимой. Анечка даже соглашалась пожить какое-то
Хоть мы на этот счёт занимали тогда разные позиции. но ёе можно было понять и нам пришлось с ней согласиться. С помощью Шейграцевой, которая к тому времени была выдвинута на должность заместителя председателя райисполкома, удалось определить Андрюшку в лучший в городе ведомственный детский сад, а Алёнку в престижную среднюю школу имени Зои Космодемьянской, недалеко от нашего дома. Иринку устроили экономистом-финансистом в отдел цен облисполкома, чему она была очень довольна.
Материально семья была вполне обеспечена. Мишенька получал до сих пор свою среднюю зарплату по бюллетню о временной нетрудоспособности. Она в несколько раз превышала мой довольно приличный директорский оклад. Мы полагали, что в таком же размере его организация будет выплачивать и пенсию, так как несчастный случай был связан с производством.
Когда же закончился срок выплаты по бюллетню, СМУ “Тюменьмонтажспецстроя” сообщило, что выплата пенсии будут производиться в размере 50 процентов средней зарплаты по причине наличия вины пострадавшего в полученном им увечьи. При этом они сослались на заключение технического инспектора ЦК профсоюза, производившего расследование причин несчастного случая.
Несмотря на абсурдность этого рещения, понадобилось несколько месяцев для восстановления справедливости. По направленным мною жалобам ВЦСПС отменил решение отраслевого профсоюза и потребовал нового расследования. Когда же, наконец, было получено заключение об отсутствии вины пострадавшего, администрация и профком СМУ решили увеличить выплату лишь на 25 процентов. Только по решению Народного суда администрация СМУ была вынуждена возобновить выплату пенсии в размере полного среднего заработка и произвести перерасчёт за весь прошедший период.
Мишенька в этой тяжбе не участвовал и в судебные инстанции не вызывался. Переписку по жалобам и защиту искового заявления в суде выполнял от его имени я. Об этом мы рассказали ему только тогда, когда получили окончательное судебное решение.
Мишенька стеснялся своей инвалидности. Теперь, когда к нему вернулся здоровый цвет лица и атлетическое телосложение, костыли казались совсем неуместными, и он попросил заказать ему протез. Культя была совсем маленькой и врачи не советовали утруждать её протезом, но мы не могли отказать ему в этой просьбе и взялись решить эту нелёгкую задачу. С помощью той же Людмилы Иосифовны вышли на лучшего мастера протезной фабрики, который поддался нашим уговорам и согласился выполнить трудный заказ. Ценой больших усилий, после многократных примерок и исправлений, протез был изготовлен и перед нами предстал прежний Мишка, такой же, каким он был, когда последний раз приезжал на отдых в Ассари. Он впервые после болезни одел свой новый, купленный перед болезнью шерстяной костюм, посмотрел на себя в зеркало и довольно улыбнулся.
Радость его, однако, была преждевременной. Он смог только несколько минут постоять на протезе перед зеркалом и был вынужден снять его из-за боли в культе. Долго ещё Мишка мучил себя тренировкой ходьбы на протезе. Только ему одному было известно, чего это стоило. Он скрывал от нас мучения, которые ему доставались от попыток научиться с помощью палочки ходить на искусственной ноге, вновь и вновь надевал протез и пытался ходить в нём по комнате.
Мне однажды удалось увидеть каких усилий стоили ему эти тренировки, глядя в замочную скважину двери его комнаты. После нескольких попыток пройти без костылей от одной стены к другой он был весь мокрый и бледный.