Записки опального директора
Шрифт:
Программа завершилась прогулкой на пароходике по каналам и изучением Амстердамского порта. Впечатления не поддаются описанию. Обратили внимание на огромное множество шхун, катеров, корабликов и других плавучих средств различного возраста и водоизмещения, пришвартованные вдоль береговой линии. Оказывается это один из жилых районов города. Здесь издавна живут рыбаки и малоимущие слои населения. Плавучие дома являются их собственностью и передаются из поколения в поколение. Тенденции к сокращению их численности нет. Количество жилищ на воде, наоборот, возрастает, что не украшает панораму города и создаёт многочисленные проблемы. Власти неоднократно пытались выселить или переселить жильцов на сушу, но успеха в этом деле не имели. Люди привыкли к своим жилищам и предпочитают их городским апартментам.
Всласть
Никто не жаловался на усталость, хотя экскурсия длилась с раннего утра до позднего вечера. Амстердам покорил нас. Он завораживает отражающимися в каналах дивными силуэтами домов, плеском воды, столиками на тротуарах, уютными барами и кафе, мостовыми, выложенными из цветного кирпича, толпами туристов, снующими по его узким шумным улицам, разнообразием и красотой архитектурных шедевров и ещё чем-то, что нельзя выразить словами. Всё это и кое-что ещё неуловимое, выделяет этот город из блестящей череды других европейских столиц и заставляет о нём скучать всех, кто хоть раз там побывал.
76
Время нашего турне по Европе подходило к концу и мы с грустью отсчитывали оставшиеся до отъезда дни. Отменив все невыполненные ещё мероприятия из Бориной «культурной» программы, мы посвятили последние дни
пребывания в Дюссельдорфе общению с родственниками, воспоминаниям из прожитой жизни, разговорам о планах на близкую и далёкую перспективу.
Восприятие Европы и отношение к своей бывшей родине в семье Крепсов было различным. Младшее поколение, студентка Диночка и школьница Викочка, относились к покинутой Украине, как к чему-то абстрактному. Они быстро освоили язык, влились в новую среду и Германия как бы стала их новой родиной.
Более сложным в первое время оказалось положение у Аллы и Лёвы. В Одессе они оба работали по специальности, имели высокий социальный статус и прошлое ещё долго довлело над ними. Проблема их жизнеустройства была довольно сложной. Они часто сравнивали своё нынешнее и прошлое общественное положение и находились в стрессовом состоянии из-за боязни потерять работу, чего не было там, в СССР, где на службу ходили, как в собес, но увольнение никогда не угрожало. Однако, упорство и труд дали свои результаты и с каждым годом их положение улучшалось. Им удалось найти приличную работу и материально они стали жить значительно лучше, чем прежде.
Лёва, экономист с высшим образованием и учёной степенью, был, наконец, востребован по своей специальности, и его заработок многократно превышал получаемую им прежде зарплату руководителя среднего звена в научно-исследовательском институте республиканского значения.
Алла, дипломированный и опытный врач, со временем тоже получила врачебную должность и даже планировала открыть свой собственный частный офис. Их доход обеспечивал возможность снимать трёхкомнатную квартиру в центре города и безбедно жить. Они не сомневались, что сделали правильный выбор, уехав с Украины, и были вполне удовлетворены своим положением. Особенно на фоне того, что происходило в то время в республиках бывшего СССР, где свёртывалось производство, разразился экономический кризис, росла инфляция и даже мизерная зарплата своевременно не выплачивалась.
Иным было положение старшего поколения. Боря и Люся, которые приехали сюда со взрослыми детьми и исключительно из-за них, по-иному воспринимали Германию. До самого отъезда они работали, занимали ответственные должности в системе здравоохранения, пользовались уважением и авторитетом, как опытные врачи. Здесь об этом следовало забыть. Они не только работать не могли, но и общение с соседями по лестничной клетке, из-за языкового барьера, ограничивалось
двумя-тремя словами или жестами рук и наклоном головы. Им назначили вполне достаточное для безбедной жизни пособие и предоставили почти бесплатную квартиру, но они не получали от этого никакого удовлетворения, с грустью вспоминали прошлую жизнь и тянулись в милую их сердцу
Боря меньше жаловался, но по всему чувствовалось, что жизнь в своеобразном гетто ему не по душе. Он, как и Люся, страдал от изменения образа жизни в старости. Их тянуло ко всему русскому: они обнаруживали ностальгическую потребность в русской культуре, русской песне, театре, кино, праздниках.
Дети, из-за предельной занятости, не могли им в этом помочь. Общественных организаций, вроде нашего русского клуба, здесь не было. Оба грустили и очень от этого страдали.
В эти дни мы с Борей не раз вспоминали давние споры по жизненным ценностям и идеалам, которые возникали между нами при встречах в Одессе и Могилёве. Он тогда удивлялся моей вере в социалистические идеи, в стереотипы моего «совкового» мышления о сущности социализма и капитализма. В отличие от меня он не тяготел к общинному сознанию и давно потерял веру в коммунистические принципы и приоритеты. Уже тогда Боря был поклонником «рыночных отношений» и утверждал, что только на их основе возможны расцвет экономики и рост благосостояния народа.
Теперь, на примере сегодняшней Украины, где такие отношения вытеснили прежние социалистические, он пришёл к выводу, что не так уж плохо было там при старом укладе жизни, и находил в той системе положительные моменты. По крайней мере тогда работой были все обеспечены и никто не боялся её лишиться. Теперь в
Одессе многие стали безработными, а другие трудятся только 2-3 дня в неделю. Да и зарплату раньше получали вовремя, а сейчас её нередко платят только 2 раза в год. Он вспоминал символические цены на городской транспорт, газеты и журналы, квартплату и коммунальные услуги, доступность театров и кино, высокий уровень школьного образования и многое другое, чего мы раньше вроде и не замечали и принимали как должное.
Даже о почётных грамотах, прогрессивках, премиях и прочих моральных и материальных стимулах, которые тогда расценивал как способ прикрытия обмана трудящихся, вынужденных трудиться на нищенскую зарплату, он теперь отзывался по другому. В их багаже нашлось место для значков «Победитель социалистического соревнования», многочисленных грамот и «адресов», которыми отмечались трудовые и творческие успехи. Они хранят эти реликвии, словно надеются когда-то кому-нибудь их предъявить. Наверное, они нужны им, как свидетельство того, что жили не такой уж ничтожной жизнью, что были честными, порядочными людьми и хорошими, уважаемыми работниками.
Боря теперь признавал, что не во всём был прав тогда в наших частых многочасовых спорах, что в то время были далеко не худшие принципы и приоритеты, которые навсегда застряли в нас. Именно на этих принципах, привитых нам той полуфантастической системой, сочетавшей в себе высокое и низкое, героизм и подлость, ещё много чего самого разного и невероятного, воспитывали нас родители, а мы воспитали своих детей. Не так уже и плохо воспитали.
Сегодня на нашей бывшей родине, где всё насквозь пропитано «духом капитализма» или, как там сегодня говорят, «духом рыночные отношений», действуют другие принципы и пока нельзя сказать, что они лучше прежних. По большей части в трудной борьбе за выживание теперь побеждает не честнейший и добрейший, а хитрейший и подлейший. Там всё решают деньги и мало кто интересуется тем, каким путём они добыты. Важно их заиметь. Они по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги. Те, у кого их больше, правят обществом по своему желанию. Одни, их немного, богатеют, а другие, их много, беднеют и вымирают от голода. А власть бездействует.