Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879
Шрифт:
1820 года, 26-го апреля, был назначен бенефис Толченова. В конце афиши, по настоянию собачьего антрепренера, было напечатано: «Дабы рукоплескания не устрашили сию собаку, просят почтеннейшую публику не аплодировать при ее появлении».
Толченов, чтобы приучить к себе пуделя, с которым у него в 3-м действии была эффектная сцена, упросил немца взять его к себе на квартиру (чуть-ли даже и немец, вместе с собакой, не переселился к нему).
Репетиции делались при полном освещении и все шло как следует: собака играла свою роль также хорошо на русской, как и на немецкой сцене: одно только
На немецкой сцене роль убийцы играл известный в то время трагик Вильде и ловко отбивался от разъяренного пса, что производило большой эффект; но наш Павел Иванович Толченов был очень неловок и неповоротлив и никак не умел приноровиться к собаке. Зычный ли его голос, напоминающий иногда собачий лай, или русская речь, к которой еще не привыкла немецкая собака, только дело не ладилось. Толченов лез из кожи, а пудель на него не бросался; тявкнет раза два, да и успокоится, завертит хвостом и побежит назад — и преступление остается не наказанным!
Как тут быть? Сцены этой нельзя было исключить, потому что на ней основана развязка мелодрамы; и потом, такое исключение было бы оскорбительно для самолюбия русского артиста, что он, по своей неловкости, не может подделаться под собаку и должен уступить немцу. Раз двадцать пробовали эту роковую сцену, но дело решительно не ладилось. Наш Павел Иванович раскраснелся, как вареный рак, и сам измучился, как собака, а результат был один и тот же. Но немец, говорят, «обезьяну выдумал», как же ему было не придумать тут какого нибудь кунштюка! И вот собачий антрепренер подбежал к Толченову и говорит ему:
— Подождите, Павел Иванович, я придумал, что надо будет сделать! — И, в ту же минуту бросается со всех ног из театра.
Репетиция остановилась да несколько минут; все были в недоумении: куда исчез? Что такое он придумал? Наконец, немец возвратился с торжествующим лицом и с колбасою в руке.
— Вот возьмите ее, Павел Иванович, эта штука нас выручать будет.
Павел Иванович разинул рот, взял колбасу, но никак не мог взят в толк, зачем тут явилась колбаса?
— Да что же я с нею буду делать? — спрашивает раздраженно трагик.
— А вот извольте посмотреть, — отвечает немец.
Он дал собаке понюхать колбасу и та от удовольствия завертела хвостом, навострила уши и начала бегать за своим хозяином. Тот отправляется за кулисы и, держа колбасу в правой руке, перебегает через сцену и отмахивается от собаки, а она, с неистовым лаем, кидается на него, желая выхватить соблазнительную колбасу. Эта поспектакльная плата, разумеется, ей была вкуснее той, которую получал за ее труды собачий эксплуататор. Толченов попробовал этот кунштюк, как показал ему немец, — и сцена вышла очень эффектна, даже страшно было смотреть: с таким остервенением Обриева Собака бросалась на злодея; казалось, что она его в клочки разорвет, благодаря этой спасительной колбасе.
Толченов успокоился; потирал руки от удовольствия и уже заранее предвидел, какой громадный эффект произведет эта раздирательная сцена завтра, в день его бенефиса. Одно только его огорчало, что почтеннейшую публику на афише
На следующее утро, на последней репетиции, все прошло, как нельзя лучше. Бенефициант был в полном удовольствии, потому что все билеты были распроданы; собачий антрепренер поглаживал своего воспитанника и рассчитывал заранее, сколько он получит поспектакльной платы. Один только голодный пес был не в духе; он, вероятно, недоумевал, за что люди так несправедливо и жестоко с ним обходятся, и почему же, за все его старание, с вчерашнего вечера не дают ему ни куска хлеба? Вспоминая вчерашнюю колбасу, он часто подходил к бенефицианту: поглядит на него жалобно, повертит хвостом, понюхает и пойдет прочь!
— Потерпи, Тромпет (так звали Обриеву Собаку), потерпи! Если ты попал на эти доски, надо же и тебе принести некоторую жертву для искусства.
Наконец наступил роковой вечер. В первом действии у собаки нет роли. Хозяина ее, Обри Мондидье, убивает Макер (Толченов), его однополчанин, из зависти, и где-то в лесу зарывает его в землю, Второе действие: театр представляет лесистую местность, с высокими вдали горами и с хижиной на первом плане. Глухая ночь; при поднятии завесы музыка играет аллегро и, немного погодя, появляется Обриева Собака; перебегает с горы на гору, наконец перескакивает через плетень и прямо бросается к хижине, у дверей которой привязан шнурок от колокольчика; она его дергает, лает изо всей мочи и царапает лапами двери.
Дело, изволите видеть, в том, что она по следам нашла могилу своего господина, разрыла ее и прибежала к знакомой ей старушке известить ее об этом несчастье [19] . Старушка выходит с фонарем и спрашивает ее:
— Что случилось, Тромпет?
Но Тромпет, конечно, не может ей рассказать все в подробности: он только лает и тащит ее к себе за платье; старушка ничего не понимает. Наконец собака хватает поставленный на пол фонарь и бежит со сцены. Старушка, напоследок смекнув, что, верно, случилось какое-нибудь несчастье, следует за нею.
19
Надо заметить, что Обри был постояльцем у этой старушки.
Сцена, как видите, очень эффектна, но публика, предупрежденная афишкой, вела себя, в то старое доброе время, очень сдержанно и не нарушала тишины. Я уверен, что нынче непременно бы вызвали собаку за эту сцену.
В 8-м действии, хотя правосудие и видит, что кавалер Обри умер насильственною смертью, но преступника не могут отыскать; подозревают одного крестьянского мальчика, немого от рождения, племянника той старушки; все улики против него, в числе которых окровавленный заступ нашли в сарае, где он спал в эту мочь. Но немой ничего не может сказать в свое оправдание.