Записки пинчраннера
Шрифт:
— Хватит рыдать! Мы, живые, должны продолжить то, что оставил нам покойный, мы должны собрать воедино все осколки, — с показной бодростью заявила студентка, пытаясь скрыть, что она и сама потрясена смертью Справедливца.
В ответ в моей душе прозвучали невысказанные слова Мори, переданные мне с помощью пальцев правой руки, которыми он дотрагивался до моего бока, когда я лежал с закрытыми глазами. И раньше, до превращения, когда А\ори мычал что-то нечленораздельное, его пухлые пальчики всегда бегали по моему телу и исходившие от них магнитные волны позволяли мне понимать его мычание. Совершенно верно, если все рухнуло — это плохо. Почему плохо? Потому,
Думая о людях далеких времен, придумавших эту молитву, понимаешь, что и в ту эпоху, и в том мире были леденящие душу печаль и страх. А ведь мы уже не в той эпохе и не в том мире, когда еще существовало единство нации. Мы ведь живем в такую эпоху и в таком мире, где все аморфно, все рушится. И самое главное сейчас — осознать, что это плохо, когда все рушится. Мы должны стать теми, кто восстановит рухнувшее, воскресит его.
— Отец Мори, вы долго еще будете притворяться мертвым? — сказала студентка, положив на меня вычищенный пиджак. — Контакт с мертвецом невозможен, даже если Мори и дотрагивается до вас.
Она утверждала это, хотя между мной и Мори, прикасавшимся рукой к моему живому телу, только что установилась связь. Приподнявшись и слезая с рабочего стола, я почувствовал тупую боль в затылке, но боль в суставах почти сразу же прошла — вот что значит тело восемнадцатилетнего, ха-ха. Я надел пиджак и вышел в открытую дверь — у стены полутемного коридора, освещенного слабой лампочкой без абажура, жались солдаты. Они казались приклеенными к ней бумажными фигурками. Я удивленно заморгал и только тогда понял, в чем дело. Левое веко вспухло, и я мог видеть только правым глазом, отчего объемность исчезла.
Ну так что же нам делать? Чего вы от меня хотите?.. Или, может быть, я просто пленный и ничего делать не должен?
Мори собирается доложить о покушении на Могущественного господина А.и хочет, чтобы вы передавали его мысли!
Чтобы я взобрался на трибуну и ради этих подонков, которые били и пинали меня, стал выполнять роль посредника, передающего слова Мори? Ничего себе работенка, а?! Ну что ж, я соглашусь на нее, но только при двух условиях. Во-первых, если вы проследите за тем, чтобы моя жена, бывшая жена, не проникла в зал. Если ее не выставят за дверь, в зале начнется невообразимая свалка. Эта женщина будет выделяться среди вашей аудитории, так что заметить ее нетрудно.
Это та самая, которая под охраной полиции черт знает что вытворяла у ворот университета? Немедленно свяжусь с организаторами собрания, — сказала студентка и вышла в коридор, давая тем самым понять, что она единственная среди нас, кому разрешено свободно покидать комнату.
Второе условие? — напомнил Добровольный арбитр.
Оно касается не передачи мыслей Мори, а моих собственных мыслей. Прежде всего я хочу рассказать о том, каким человеком был убитый вашими молодчиками Справедливец— ученый и общественный деятель.
Мои слова вызвали протест Добровольного арбитра, хотя смерть Справедливцаглубоко опечалила его.
— Если начать с этого, то рассказа Мори уже никто слушать не будет. Вместо этого над нами, как я думаю, учинят самосуд… Да и вообще, есть ли необходимость в том, чтобы рассказывать здесь о Справедливце? Сможете ли вы убедить этих людей, что он был прекрасным
Могли неопытный восемнадцатилетний мальчишка сопротивляться? И я поклялся, что последую совету Добровольного арбитра. Но рыдания, вызванные моими чувствами к Справедливцу, не прекращались. Погибнув, разбившись насмерть, Справедливецвзмыл ввысь огромным призрачным змеем! Его идея о нитях — где они находятся, он точно не знал, — тянущихся к императорской семье, идея, на-которой он настаивал при жизни, после его превращения в призрачного змея стала предельно ясной. Во имя своей удивительной идеи он отдал жизнь. От этого призрачного змея мне уже никогда не освободиться — я усмотрел в этом еще один знак, наполняющий особым смыслом мое превращение, и меня охватила жажда борьбы. Может быть, потому, что гибель Справедливцаозначала, что все рухнуло, все разбито вдребезги.
ГЛАВА IX ДВОЕ ПРЕВРАТИВШИХСЯ АНАЛИЗИРУЮТ БУДУЩЕЕ
Мое тело, использованное как динамик, усиливало и воспроизводило электромагнитные волны, излучаемые мозгом Мори, — так проходило его выступление в тот вечер. На нас с Мори обрушивался, тяжело надвигаясь, как подземный гул, могучий хор голосов: согласны, вздор. Всеми силами противясь ему, Мори беззвучно посылал мне еле ощутимые электромагнитные волны, но все равно настоящим докладчиком, выступление которого следовало зафиксировать, был Мори, а записали его вы, оставшийся в тени писатель-невидимка. Один я, терзаясь мучительной болью в суставах, до хрипоты кричал весь тот вечер, совершенно надорвав свои голосовые связки.
Ну ладно, хватит об этом, ведь функции писателя-невидимки изобрел я. Что же касается выступления в тот вечер, то мне захотелось вновь заставить звучать свой голос из жажды самовыражения, свойственного восемнадцатилетнему. Тогда я записал на магнитофоне выступление Мори и теперь посылаю вам кассету. Вы должны воспроизвести ее так же, как делали это раньше.
Писатель-невидимка без всяких изменений записывает прослушанную кассету, которую прислал ему отец Мори. Он лишь выбрасывает неясные по смыслу междометия, повторы, вызванные смущением человека, говорящего в микрофон, исправляет ошибки и оговорки. Во всем этом, возможно, сказывалось влияние стилистики писателя-невидимки. И если отцу Мори, стремящемуся до малейших нюансов передать характер выступления, сказать, что требовать идентичности общего стиля записок и выступления, записанного на магнитофон, нельзя, то ответ будет таким: отец Мори до сих пор получал копии записок каждой главы, сделанных писателем-невидимкой, читал их, обсуждал их и, естественно, оказался под влиянием стиля писателя-невидимки. И коль скоро это влияние существовало, оно должно было проявиться и в его собственном выступлении. И обратное: я сам, записывая слова отца Мори, испытал на себе его духовное и физическое влияние.
Воспроизведенный магнитофоном голос действительно принадлежит отцу Мори после превращения, это почти что по-детски писклявый голос юнца. Кажется даже, что голос помолодел гораздо заметнее, чем само тело. Но, возможно, это объясняется неисправностями магнитофона. Однако мог ли такой специалист, как отец Мори, допустить небрежность? А может быть, в его планы входило поразить писателя-невидимку своим писклявым голосом? К тому же этот писклявый голос в записанном на пленку выступлении в разных местах звучит совершенно по-разному.