Записки президента
Шрифт:
Это совещание глав государств в Москве, на мой взгляд, было одним из самых эффективных. За те два года, пока мы были оторваны друг от друга, все так наелись суверенитета, суверенитета бездумного, экономически не просчитанного и не обоснованного, что просто сами шли друг другу навстречу. Никого не надо уже было подталкивать.
На совещании главы государств выступили с официальной поддержкой курса Президента России. Ну и, естественно, много было разговоров неформальных, с глазу на глаз. Практически каждый счёл своим долгом ясно высказать мне свою позицию по поводу решения распустить парламент. При этом оценки бывшего Верховного Совета были отнюдь не дипломатическими, язык официального документа такие слова вряд ли перенёс
К этому времени ситуация в Москве вокруг Белого дома обострилась до предела. 23 сентября примерно в 21.10 группа боевиков совершила попытку захвата караула, несущего дежурство в здании бывшего штаба Объединённых Вооружённых Сил СНГ на Ленинградском проспекте. Бандитов было восемь человек, вооружённых автоматами. Им удалось обезоружить солдат, несущих дежурство. По тревоге на помощь штабу был выслан ОМОН, который вскоре заставил боевиков бежать из здания. Во время перестрелки погибли двое. Капитан милиции Свириденко и совсем случайный человек, шестидесятилетняя женщина из жилого дома напротив, которая, услышав выстрелы, подошла к окну. Её, Веру Николаевну Малышеву, и настигла случайная пуля.
Это были первые жертвы необъявленной гражданской войны, которую пытался развязать Белый дом. После этого бессмысленного с любой точки зрения — и с политической, и с военно-тактической — кровавого акта противостояние с бывшим парламентом приобрело совсем другой характер. До этого момента в Белом доме засели как бы некие политические силы, не желающие подчиняться указу президента, пусть даже с вооружённой охраной, с экипированными боевиками, это было известно, но которые пытались вести диалог с властями в цивилизованных формах. Они созывали съезды, назначали новых министров, слали телеграммы в регионы, обращались в Конституционный суд… После этой трагедии все разговоры о конституционности, законности, депутатской заботе о русском народе превратились в циничный фарс.
То обстоятельство, что Белый дом предпринял боевой штурм военного объекта, говорило о следующем: либо руководство бывшего парламента уже не контролировало ситуацию и реальную власть там взяли вооружённые экстремисты, либо Хасбулатов и Руцкой решили проверить реакцию властей на первую кровь. Как там в Кремле отреагируют? А возможно, в Белом доме одновременно происходили два этих плохо управляемых процесса.
Павел Грачев этой же ночью отдал приказ об усилении охраны всех объектов Министерства обороны. Мы с ним, с Виктором Черномырдиным, другими министрами продолжали консультации по телефону. Наша позиция была общей — войска пока не должны вмешиваться в наведение порядка в Москве. По-прежнему основная нагрузка остаётся на Ерине, министре внутренних дел.
До этого момента режим оцепления Белого дома был чисто символическим: любой желающий мог пройти внутрь и, если надоело митинговать, вернуться домой или на работу. С 24 сентября Виктор Ерин отдал распоряжение организовать строгую блокаду здания силами сотрудников милиции. Теперь из Белого дома можно было только выйти, войти туда не мог больше никто. В здании было отключено электричество, отопление, прекращена подача горячей воды. Терпеть и дальше в центре многомиллионного города место, нашпигованное оружием и озверевшими от сознания уходящей власти политиканами, было невозможно. Но ни о каком штурме, ни о каком взятии Белого дома и речи в тот момент не было.
Между тем вокруг оцепления Дома Советов стали собираться большие толпы народа.
Помимо профессиональных анпиловских демонстрантов из движения «Трудовая Москва», сюда стягивались просто любопытные, сочувствующие, да и вообще — возбуждённые люди. Их возбуждала сама перспектива того небывалого политического спектакля, который начинался в Москве. То же самое, только в ещё более чудовищной, парадоксальной форме, происходило
Приходили к Белому дому просто посмотреть, поглядеть на огромные ряды милиционеров в касках, приходили выразить своё возмущение, негодование. Напряжение росло.
Руцкой начал шумные театральные действия вокруг Белого дома с мегафоном и флагами, призывами к милиции одуматься, переходить на сторону «защитников демократии» — Верховного Совета.
Видимо, они решили, что наконец-то поднялась народная стихия.
В какой-то момент события приняли совершенно неожиданный оборот. Например, я никак не могу себе объяснить, почему на народ, собиравшийся у Белого дома, не произвела никакого впечатления гибель двух невинных людей у здания бывшего штаба Вооружённых Сил СНГ? Ведь это были жертвы настоящей бандитской вылазки. Но гораздо больше говорили и писали о том, что власти применяют к политическим противникам недозволенные приёмы. Что давят слишком жестоко. Что им, бедным, нечего есть. Пить. Что вообще это какое-то зверство.
Неожиданный резонанс вызвало также решение о социальных гарантиях бывшим депутатам. Конечно, в нем присутствовал определённый лукавый смысл — слегка охладить горячие головы, вернуть на грешную землю. Никто не собирался бросать подачку депутатам. Вероятно, это решение запоздало, надо было объявить о нем раньше и объяснить смысл указа: мы просто хотели дать людям, многие из которых нормально работали, какую-то уверенность в завтрашнем дне. Ведь отнюдь не все там были экстремистами.
Количество допущенных тактических ошибок росло. Незначительные по отдельности, они создавали общую картину растерянности. Теперь, задним числом, я понимаю, в чем была причина всех этих упущений.
Мы не готовились воевать.
Не было никакого расчёта на войну. Я не допускал возможности, что конституционный спор доведёт дело до стрельбы по людям.
И второе. Это было, пожалуй, самое непростое решение в моей жизни. Внутри меня самого шёл мучительный, болезненный процесс принятия решения, поэтому наша «машина» в этот раз не прямо катила по шоссе, а сбивала столбы, залезала колесом в канавы…
До какого-то момента, конечно. Возникшая прямая угроза безопасности государства все расставила на свои места.
Но сначала каждый шаг давался нелегко. Я понимал, что из конституционной ловушки, когда практически любое наше действие можно объявить вне закона, есть только такой выход. Но и нарушать закон ради того, чтобы выпутаться, ох как не хотелось.
Я ещё раз осознал, что такое демократия. Это прежде всего тяжёлая, страшная ответственность. Для нормального человека.
Я всегда надеюсь на здравый смысл. Был уверен, что и в этот раз он восторжествует. Тем более что с каждым днём ситуация для обитателей Белого дома становилась все очевиднее. Поддержки, на которую они рассчитывали, не было ниоткуда. Ни армия, ни профсоюзы, ни шахтёры — никто не поддержал бывших депутатов. Лишь советы разных уровней слали приветственные телеграммы своим старшим товарищам, но от бумажек мало толку. Руцкой отчаянно призывал рабочий класс на всеобщую всероссийскую забастовку. Его клич не возымел никакого действия. Хасбулатов вёл активные переговоры с лидерами регионов. Надежда была на новосибирских товарищей, которые обещали заблокировать транссибирскую железную дорогу. Парализовать такую стратегическую транспортную артерию — это уже было бы серьёзно, власти могли испугаться, пойти на переговоры…