Записки президента
Шрифт:
Дневник президента
30 сентября 1993 года
Во второй половине недели сделала попытку как-то смягчить ситуацию Русская православная церковь. Я встретился в четверг в Кремле с Алексием II. Разговор с ним получился очень откровенный, глубокий. Я всегда поражаюсь спокойствию, выдержке, мудрости Его Святейшества. В нашем разговоре он не вдавался в политику, насколько можно было в этой ситуации быть от неё в стороне, его не слишком волновали детали указа. Он беспокоился о мирном исходе противостояния. И просил принять любую помощь церкви, лишь бы противоборство соотечественников не кончилось трагически.
Я с огромным облегчением и радостью принял эту помощь. Договорились, что
Алексий II не ограничился этим посредничеством. Он обратился к россиянам с воззванием, в котором с тревогой призывал людей избежать кровавых столкновений.
Переговоры в Свято-Даниловом монастыре. Условием начала переговоров руководство парламента поставило включение в Белом доме электричества. Я считал, что ни о каких ультиматумах не может идти речь, когда оружие там раздаётся направо и налево, кому угодно — даже психопатам и уголовникам. Сначала сдайте оружие, а потом будем обсуждать условия. Все-таки Сергей Филатов убедил меня, что это бытовое, отнюдь не политическое требование вполне можно принять, им там действительно стало холодно. Я согласился. Хотя это, может быть, была ещё одна ошибка. То, что первое же условие — включить электричество в Белом доме — нами было выполнено, дало ложное ощущение, что именно так, с помощью ультиматумов можно будет разговаривать и дальше. Когда в здании включился свет, там раздались визг, улюлюканье, только что из автоматов вверх от радости не стреляли. Они восприняли этот факт как свою серьёзную победу.
А через несколько часов после начала встречи в Свято-Даниловом монастыре переговоры сорвались. Сорвались по банальной причине, ещё раз доказывающей, что ситуация в бывшем парламенте ушла из-под контроля политиков. Все, о чем договорились наши и их представители, руководством Белого дома было денонсировано. Наиболее радикальная группировка в руководстве парламента, полностью взявшая власть в свои руки, видимо, именно в этот момент сделала ставку на вооружённый вариант борьбы с властями. Они одной рукой рисовали план взятия телецентра, Кремля, ИТАР-ТАСС, военных объектов, другой рукой Руцкой выписывал в адрес Алексия II проникновенные строки: «Как верующий и как гражданин России, облечённый высокими полномочиями, заверяю Вас в том, что сделаю все возможное для преодоления кризиса мирными средствами…» И дальше: «…В моем лице Вы имеете безусловного сторонника в Ваших усилиях организовать посредническую встречу в Свято-Даниловом монастыре».
Вот и настал этот чёрный день, воскресенье, 3 октября 1993 года. Чёрный день в истории новой России.
Дневник президента
3 октября 1993 года
Утром я приехал на работу в Кремль. Хотя был выходной, в 10.00 собрал совещание с руководителями Кабинета министров. Обсуждали текущие дела. В этот день, 4 октября кончался срок ультиматума, в этот момент мы не стали обсуждать силовые варианты решения конфликта. По-прежнему надеялись на возобновление переговоров при посредничестве церкви и лично патриарха. Ещё рассчитывали на то, что, поскольку выборный процесс набирал скорость, становилось абсолютно ясно, что выборы в новый представительный орган России 12 декабря состоятся. Чтобы участвовать в них, чтобы остаться в политике, надо было выходить из Белого дома и начинать активно принимать участие в предвыборной борьбе. Иначе можно было опоздать.
После совещания, поработав с документами, я уехал домой. Проехал по спокойному Новому Арбату, посмотрел на окна здания парламента. Кто мог знать, что завтра Белый дом станет чёрным.
Дома все шло как обычно. Единственный день, когда я могу несколько часов побыть с семьёй, — воскресенье. Мы по традиции собрались все за обеденным столом. На душе было неспокойно, но, я уже говорил об этом, дома решительно прекращаю всякие разговоры о политике и текущем моменте. Хотя бы в эти редкие минуты пытаюсь побыть просто мужем,
В это воскресенье не удалось. По спецсвязи позвонил Михаил Барсуков и сообщил о резком обострении ситуации у Белого дома. Он докладывал подробности — о смятых кордонах милиции, о идущем в эти секунды штурме здания мэрии, о том, что кольца вокруг Белого дома больше не существует и все вооружённые формирования крупными отрядами грозят обрушиться на город. Я выслушал его, сердце в груди забухало, подумал про себя: Господи, неужели началось…
Они пошли на то, во что мы не верили до последнего, они преступили черту, которую русские люди никогда не должны были преступать. Они начали войну. Войну самую страшную. Гражданскую.
Потом было много разговоров, что президент растерялся. Что он потерял нити управления, что его просто никто не слушался. Терпеть не могу оправдываться, да и обижаться на эти упрёки, по крайней мере, глупо. Людям нужны внятные объяснения бездействия властей. Президент тем более отвечает за то, что в течение нескольких страшных часов москвичи не могли понять, будет их кто-то защищать от вооружённых бандитов или они останутся против фашистов с автоматами один на один.
Но не было у меня растерянности. Не было ни секунды замешательства или неуверенности. Сразу же после звонка Барсукова связался со своими помощниками для немедленной подготовки указа о введении чрезвычайного положения в Москве. В шесть часов вечера указ был подписан. Он давал дополнительные полномочия силовым структурам для прекращения бунта и кровопролития в городе. Сразу же позвонил Ерину и Грачеву. Беспокоился, что они, хоть теоретически и готовы к такому развитию ситуации, столкнувшись с нею реально, растеряются. Но первые доклады министров были спокойными, паники я не почувствовал.
Ерин в нескольких словах доложил, как шла организованная атака на его людей, как под натиском вооружённой толпы милиция вынуждена была отступить, где-то и разбежаться. Он с плохо скрываемым волнением рассказывал, как сотрудников милиции, которым все время строго говорили: на провокации не реагировать — да они и заступали на дежурство без боевого оружия, — избивали, издевались над ними, срывали с них форму, шинели.
Договорились, что теперь милиция будет действовать решительно, при необходимости пуская в ход боевое оружие. После того, что случилось — никаких компромиссов, никаких переговоров. Все бандиты должны быть схвачены, все организаторы вооружённого бунта — арестованы. Грачев сообщил, что войска в любую минуту готовы прийти на помощь милиции, что он уже переговорил с рядом командующих, командиров полков и дивизий. В полной боевой готовности соединения готовы войти в Москву, чтобы защитить законную власть.
Опять созвонился с Барсуковым. Попросил его прислать в Барвиху вертолёт. На всякий случай. На машине до работы двадцать минут. Но если бандиты перекроют центр, проезды к Кремлю, я не хотел в такой ситуации остаться в буквальном смысле без рычагов управления, без Кремля. Через полчаса раздался гул вертолётов, машины прилетели из Внукова.
Я в тот момент ещё не думал, что мне действительно придётся лететь на вертолёте. Но позвонили Черномырдин, Ерин, Грачев, затем ещё раз позвонили мне Барсуков и Коржаков, которые в тот момент уже находились в Кремле. Последняя информация была удручающая: боевики ведут штурм «Останкина». Там идёт бой. В любой момент трансляция передач может прерваться.
Посоветовался с Коржаковым, как мне лучше ехать, решили, что на вертолёте будет быстрее. К этому часу к Кремлю можно было добраться уже только в длинный объезд, Новый Арбат полностью блокировали защитники Белого дома. Я пошёл к вертолёту. Жена, дочери провожали меня, как будто я уходил на войну. Впрочем, так и было. Я улетал на гражданскую.
Чтобы нас капитально не грохнули «стингером» или чем-то в этом роде, мы сделали небольшой крюк, и в 19.15 вертолёты приземлились на Ивановской площади в Кремле. Опять доклады, опять переговоры с премьером, силовыми министрами. Грачев сообщает, что дал команду воинским частям идти в Москву.