Записки президента
Шрифт:
И в основе всего — как я считаю — именно болезненная, шоковая реакция организма, когда все силы мобилизуются, человек приобретает уверенность и собранность. Так бывает в спорте. Но думаю, что и в общественном развитии эта схема также работает.
Конечно, есть риск с таким подходом довести и до катастрофы, когда речь уже идёт о выживании, и человек просто звереет, теряет человеческие черты, потому что боится лишиться средств к существованию. Где та грань, которую преступить нельзя?!
Беда России состояла вовсе не в недостатке или переизбытке реформаторов. Беда была в невозможности проводить последовательную политику.
В истории России за два последних века было два правителя, которые в силу своей заурядности придерживались чисто консервативной, даже резко заявленной антиреформаторской ориентации. При их правлении общество жило с ощущением «гнёта» С ощущением «державного сапога». Уж слишком ярко была выражена централизация власти. Это сопровождалось очень строгой государственной концепцией в области идеологии. Ну, а инакомыслие, естественно, преследовалось.
Я говорю об Александре III и Брежневе. Оба правили долго. Оба ушли из жизни, презираемые обществом.
Однако промышленный скачок при Александре III неоспорим. Конечно, он не принёс народу благоденствия, но в России наконец-то появился средний класс. Была подготовлена материальная база для расцвета науки и культуры. Российское государство окончательно вошло в семью цивилизованных народов.
При Брежневе, разумеется, сохранялась античеловеческая советская система. Продолжались политические преследования. СССР вёл курс на опасную военную конфронтацию. И так далее. Не буду говорить банальные вещи.
Однако наблюдалась и другая тенденция. При внешнем консерватизме (как и в эпоху Александра III) Брежнев отнюдь не повернул страну на сто восемьдесят градусов, как тогда казалось многим.
Основной костяк хрущёвских преобразований был сохранён. А тупая, но, надо признать, очень последовательная административная жёсткость позволила накопиться некоторым благотворным тенденциям.
Брежневская концепция «развитого социализма» и «неуклонного повышения благосостояния трудящихся» — тысячу раз осмеянная при перестройке — имела под собой определённую почву.
Социалистические отношения — как мы теперь видим — продвинулись довольно далеко. В самую глубь народной психологии. Что же касается благосостояния — то его, конечно, не было. При отсутствии в магазинах масла и мяса такой лозунг выглядел издевательством. Но на самом деле — при достижении определённого паритета в международной политике — от народа уже не требовали бросать в топку государства все силы. Приносить в жертву общей цели — последнее. Как это бывало раньше.
Шаг за шагом — административным путём, с диким ржавым скрипом — осваивались рубежи западных жизненных стандартов. Свои квартиры. Социальные гарантии. Бытовая техника. Минимальное землевладение. Даже личные автомобили. Более или менее сносные условия жизни для «маленького человека», рядового гражданина. Я, конечно, не буду касаться сложных процессов, которые шли в обществе в эту эпоху — с середины шестидесятых примерно до середины семидесятых годов. Подчеркну лишь вот эту тенденцию постепенного, незаметного накопления каких-то жизненных благ. Понятно, что это почти незаметное улучшение достигалось за счёт варварского разбазаривания
Затем лидер одряхлел. Разваливающийся генсек стал символом разваливающегося хозяйства — огромного, но бестолкового.
Помню, сколько критики вызвал указ о свободной торговле, о снятии ограничений с торгово-посреднической деятельности. «В России махровым цветом расцвела спекуляция», — кричала коммунистическая пресса. И действительно, на какой станции метро в Москве ни выйдешь, всюду уйма этих ларьков, торгующих, как пишут острословы, «колониальным товаром» — импортной водкой, сигаретами, конфетами и так далее. Страх Божий, да и только.
Давайте вспомним страницы классики. Когда торговый капитал в России пользовался репутацией кристально чистого? В пьесах Островского — сплошные разорения, да махинации, да долговые ямы. Но именно с замоскворецких купцов, с этой диковатой эпохи и начиналась русская большая промышленность, история русского капитала.
Естественно, неизбежны издержки роста, но мы не стремились к расцвету жульничества. На то и существуют милиция, прокуратура, чтобы бороться с подобными вещами. На спекуляцию должен быть один ограничитель — закон. Другое дело, что приноравливаются к новому правоохранительные органы медленно, плохо. Но это типично русский стиль.
…В сентябре 1992 года я посмотрел цифры экономических показателей за девять месяцев. Было от чего прийти в ужас. Страна неуклонно ползла к гиперинфляции, к развалу производства, к обрыву экономических связей.
И, наверное, только одно вселяло надежду — принципиально иная ситуация с потребительским спросом населения. Дефицит товаров был ликвидирован за несколько месяцев, причём по всем показателям, за исключением самого дешёвого продовольствия, а вскоре и за ним перестали давиться. Потому что знали: хлеб и молоко будет и сегодня, и завтра, и послезавтра.
В России начался совершенно другой дефицит — дефицит денег.
…О чем, собственно, и предупреждал Гайдар.
В интервью телекомпании «Останкино» Александр Исаевич Солженицын задал риторический вопрос интервьюеру, зрителям, всему народу, президенту: «Вы свою мать будете лечить шоковой терапией?»
Мать — Россия. Мы — её дети. Лечить шоковой терапией мать действительно жестоко. Не по-сыновьи.
Да, в каком-то смысле Россия — мать. Но в то же время Россия — это мы сами. Мы — её плоть и кровь, её люди. А себя я шоковой терапией лечить буду — и лечил не раз. Только так — на слом, на разрыв — порой человек продвигается вперёд, вообще выживает.
Я выбирал путь шоковой терапии не для какой-то недоразвитой страны, не для абстрактного народа — я в том числе и для себя выбирал этот путь. Первому, кому предстояло пройти через шок, и не однажды, через болевые реакции, через напряжение всех ресурсов — это мне, президенту.
Изматывающие приступы депрессии, тяжкие раздумья по ночам, бессонницу и головную боль, отчаяние и горечь при виде грязной, обнищавшей Москвы и других российских городов, вал критики, каждый день несущийся со страниц газет и с экрана телевизора, травлю на съездах, всю тяжесть принятых решений, обиду на близких людей, которые в нужную минуту не поддержали, не выстояли, обманули, — все это довелось пережить.