Записки президента
Шрифт:
А победа была полной. Проект постановления с отрицательной резолюцией не прошёл. Были внесены поправки в конституцию, дававшие президенту дополнительные полномочия. Следующий очередной съезд отнесён на осень. Отставка Гайдара и его министров — не принята.
…Однако, как я уже сказал, внести решительные изменения в работу правительства необходимо было мне самому как его руководителю. Дело было не только в давлении депутатов.
Прошёл месяц после съезда, и я вновь вернулся к этому же вопросу. Собрав кабинет министров, я объявил об отставке Лопухина, министра
Помню два лица: совершенно пунцовое, почти алое — Гайдара, и белое как полотно — Лопухина. На них тяжело было смотреть. Наверное, молодым министрам казалось, что я, как плохой учитель, наказывая их за непослушание, приберёг розги напоследок. Но это было, конечно, не так. В отставке Лопухина был совершенно определённый подтекст. Используя его как таран, Гайдар «жал» на меня, чтобы отпуск цен на энергоносители был одномоментным и без ограничений. Я считал, что мы не можем идти на столь жёсткий вариант.
Будущие историки определят, кто из нас был прав. Но побелевшее лицо Владимира Лопухина я запомнил навсегда.
К какому периоду наших отношений с Руцким относится это его выступление? Видимо, к более позднему. Но этот «свойский» стиль у Александра Владимировича начал вырабатываться давно. Стиль «встреч с народом», «резания правды-матки, какой бы горькой она ни была».
Помню, ко мне прибегает кто-то из помощников и приносит кассету с записью выступления. Никто специально в кармане магнитофон не держал, записано просто «с телевизора», где эти — выражаясь интеллигентно — инвективы транслировались.
… А что вы думаете, так и скажу президенту: давай кошелёк, оставлю ему три тысячи рублей и спрошу: ну как, проживёшь на три тысячи?
В таком духе.
Принципиальное неприятие политики Гайдара я мог понять. Желание заработать очки — тоже. Желание покрасоваться перед аудиторией, чтобы поддержать в себе боевой дух, — да.
Не понимал одного — почему в глаза Руцкой клянётся и божится в вечной преданности? Почему намекает на козни, на закулисную возню, когда все так очевидно? Ведь есть стенограммы, есть записи его выступлений.
Тогда мне казалось это искренней чертой военного, который не разобрался пока ни в политике, ни в экономике. Так бывает.
Я ещё не понимал, что это — предательство.
Вопрос о лоббировании, то есть о давлении на правительство и на меня какими-то группами, не раз ставился в печати.
Меня всегда немножко смешили эти высокоумные статьи.
Я не знаю в деталях, как происходит лоббирование на Западе, скажем, в США. Думаю, там идёт в ход буквально весь арсенал средств, начиная от косвенного подкупа и кончая кампанией в прессе.
Когда у нас говорят: военно-промышленный комплекс, Вольский, директора оборонных заводов, генералы, партаппарат — сразу представляется какой-то тайный заговор, «теневая» дипломатия.
…На самом же деле лоббировать в России довольно легко. Даже против такого несгибаемого премьера, каким был Гайдар.
Дело в том, что сам-то я — человек,
И если, скажем, ко мне приходит пожилой человек, производственник, и взволнованным голосом говорит: Борис Николаевич, я сорок лет в «Газпроме», что делает ваш Лопухин, там же то-то происходит, вот цифры, там кошмар, все летит к черту, — сердце моё, разумеется, не выдерживает.
Первая моя попытка «добавить» в правительство для равновесия Скокова или Лобова была гордо отвергнута Гайдаром. Но затем, видя все проблемы и трудности молодого правительства, — а я встречался с министрами на обязательном официальном заседании каждую неделю по четвергам — все-таки вынужден был ввести туда энергичных представителей директорского корпуса.
…Ведь кто такой в России директор? Человек, который даёт работу, человек, который даёт семье нормально существовать, который может выгнать с работы или продвинуть по служебной лестнице. И неважно, акционировано предприятие или не акционировано. Все равно, конкретный директор решает твою конкретную судьбу.
…Вскоре после консультаций с соответствующими комитетами парламента были выдвинуты для работы в правительстве Г.Хижа и В.Шумейко.
Ещё через несколько месяцев — В.Черномырдин.
Что стояло за этими передвижениями?
Лопухин — талантливый экономист, один из самых способных министров в правительстве Гайдара. Но ведь он возглавлял нефтегазовый комплекс. Который тянет за собой всю политику ценообразования. Любой прокол здесь отдаётся болью во всем экономическом организме страны. И я волевым решением снял Лопухина с работы и поставил в правительство Черномырдина, которого знал ещё по Уралу. Я уже видел, что реформа идёт полным ходом. Она породила совершенно новые экономические факторы: рынок сырья и материалов, рынок ценных бумаг, оживила и возродила в России банковскую и биржевую систему, перевернула российскую торговлю. Словом, такого действительно не было никогда, даже при нэпе.
Когда я это понял, мне захотелось подстраховать новую политику, обеспечить ей долгую жизнь — усилить какой-то новой, надёжной и волевой фигурой. И время показало, что я не ошибся. Черномырдин сыграл свою партию значительно позже, но это назначение обеспечило преемственность экономической политики правительства в условиях реакционного «штурма», который был предпринят в начале следующего года.
Совсем другая история с министрами здравоохранения и образования. В чем-то их судьба схожа.
Министр здравоохранения Воробьёв пришёл вместе с Гайдаром, а министр образования Днепров — примерно за год до него.