Записки путешественника с собакой
Шрифт:
– А как связано Бородино и День победы?
– Как-то связано. Сила русского оружия, обагренного кровью.
– Вот поэтому я и не люблю по таким местам ездить. Напыщенно слишком и не в таком духе что: «тут случилась трагедия и больше такого с нами не будет», а скорее «вот вам выкусите. Сунетесь, повторим». Но.., но тут ничего так. Можно погулять.
Мы отпустили Чарли бегать по полю без поводка, он быстро понял, какая свобода ему привалила и умотал вперед, прямо на холм. Мы пошли за ним. Людей кругом как не было, так и нет.
– Вот тут Болконский и схватил флаг, –
– Ты слишком много книжек читаешь. Оторван от жизни, – сказала Настя.
– Как думаешь, Толстой ездил сюда на поле, прежде чем писать свою «Войну и мир»?
– Зачем? Ну поле и поле. Как любое поле. Французы слева, русские справа.
– Ведь ему надо было проникнуться, вдохновиться?
– Вот ты вдохновился?
– Не знаю.
– Только подростки вдохновляются. Тут надо было просто сесть и написать.
– Я знаешь, что думаю. Толстой писал свою «Войну и мир», который сейчас школьники мучатся, через пятьдесят лет после событий. Это как если я сейчас сяду писать о Великой Отечественной. Что я знаю об этом? Да ничего я не знаю. Все выдумывать придется или тырить у мутных историков и таких же мутных описателей того времени типа Шолохова. Почему в «Войну и мир» так вцепились? Из пальца ведь высосано. Хоть и масштабно высосано.
– Думаю все дело в бороде. Человек с такой бородой не мог написать ерунду, – сказала Настя и поймала Чарли. Тот носился как угорелый – поле было большое, было прохладно, а на скошенной траве еще не прошла роса. Самое лучшее утро для нашего пса.
– Клещ, – сказал я и снял с белой гривы Чарли мелкого коричневого монстра и показал его Насте.
– Он такой мелкий? Никогда раньше не видела, – сказала Настя.
– Очень мелкий. Не заметить просто так.
– Пойдемте отсюда тогда. Какой страшный, – сказала Настя. – Пойдемте. Блин, клещи. Что же теперь проверять каждый раз Чарли?
– Значит проверять, – сказал я, раздавил клеща ногтем и выбросил. Это был самый первый звоночек проблемы, которая нас будет преследовать всё путешествие.
Пока мы гуляли, на парковке появилась еще пара машин, большой серый фургон и дворник, который был занят тем, что опустошал урны в свой большой мусорный пакет. Машины были без людей, а возле фургона стояло несколько полицейских.
– Это коневозка, – сказала Настя.
– А где конь?
Конь появился из-за фургона. Он был большой, стройный, серый, очень статный и красивый. Его вел под уздцы один из полицейских.
Настя вопросительно посмотрела на меня.
– Ну откуда я знаю, что тут делает конь в такую рань? – сказал я. – Может тут так установлено, что полицейские на конях Бородино патрулируют.
Полицейских было пятеро. Один из них держал коня, другой открыл повозку и предложил жестом коню проследовать внутрь. Конь встряхнул головой и внутрь не пошел.
– Это может быть интересно, – сказал я.
Полицейские попробовали еще раз пригласить коня в фургон, но тот отодвинулся еще дальше. Один из полицейских ушел и через минуту притащил самодельный трап из сколоченных досок и приставил его к фургону.
– То есть теперь по трапу, конь должен зайти? – спросила Настя.
– Это лошадь, – сказал
Чарли смотрел неотрывно. Лошадь он видел впервые и немного боялся. На каждый шаг большого животного Чарли нервно вдыхал.
– Это всего лишь большая такая собака, – сказала Настя Чарли и погладила его по щеке.
Трап установили покрепче, и коневод отвел лошадь подальше для разбега, и попробовал загнать ее в коневозку. Почти получилось, но в последний момент лошадь сошла с трапа и в проем фургона не попала. Коневод попробовал сделать то же самое дважды, но каждый раз лошадь сходила с трапа.
Дворник перестал собирать мусор и тоже уставился на эпопею с лошадью. Он стоял близко к нам, и я решил с ним поговорить.
– Всегда так с конем? Приманили бы чем-нибудь, – сказал я.
Дворник пожал плечами и поставил мусорный пакет на землю.
– Это лошадь. Не конь. Хельга зовут. Она здешняя, ее это.., на праздники в Москву переводят.
– Какие праздники?
– Ну майские-хуяйские, какие еще, – сказал дворник и сплюнул точно в урну. Семен пьет, прислали вон сопляка, будет на Хельге по Москве целый месяц разъезжать. Если она из него сейчас копытом дух не выбьет.
– Это как?
– Чего как? – спросил дворник.
– Семен-то кто? – спросил я.
– Семен – мент наш. Конная полиция. Они здесь, у нас патрулируют, все такое. С Хельгой. Год или два уже, не помню. Сменщик у него – Скворцов, забыл, как зовут. Скворцов, короче. Тоже на Хельге ездит. Но он не любит на Хельге, когда можно не ездить и туристов нету, то Скворцов просто тут по округе болтается. А Семен любит. Он вообще Хельгу любит. Говорят, от него жена ушла, весь он такой на конях был помешанный. Говорит, не хочу дерьмо конское всю жизнь нюхать. Вот и ушла. Семену-то взяток где взять? Нигде. Кто менту на коне взятку-то даст? Хотя.., хотя, может, треплют все про Семена. Я не знаю. Откуда мне правду знать?
Настя повернулась вполоборота ко мне. Я кивнул. Мы оба думали об одном и том же. Опять жена от кого-то ушла. Сначала ветеринар на белорусской границе, теперь вот Семен.
Полицейские попробовали новую тактику. Тот, который держал лошадь, перестал брать трап с разбега, и просто стал похлопывать животное ладонью по крупу. Остальные полицейские встали в ряд по краям трапа, чтобы закрыть собою пути к отходу. Но не сработало. Лошадь оттолкнула плечом полицейских и спрыгнула с трапа. На парковке прибывало народу, и все тормозили посмотреть, что же дальше будет с лошадью и полицейскими. Последние поняли, что за ними теперь внимательно смотрят и посмеиваются и решили перекурить. Самый лысый из них раздал остальным по сигарете.
– Семена им звать надо, – сказал дворник. Только он заведет Хельгу. А Семен пьет. Как его звать-то?
– А чего пьет? Или он всегда это?
– Он не пьет. Ну я не видел. Он только сейчас пьет. Ну ты прикинь просто. Он два года с Хельгой был. Дерьмо за ней чистил. Пальцем камни из подков доставал. Брал вот так вот ногу у лошади, взади становился и пальцем выскребал. И Хельга ему ни разу в лоб не щелкнула. Короче, у них такая любовь была, что я тебе скажу, он жену наверно так свою не любил.