Записки русской гейши
Шрифт:
Доев нато, Жасмин куда-то убегает — наверное, на филиппинскую дискотеку. На кухню заходит Маринка и начинает готовить себе ужин — нато, тофу и зелёный чай. Я чувствую, что должна с ней о чём-нибудь заговорить, но не знаю о чём, и между нами повисает какое-то тягостное молчание, будто мы в ссоре… Наконец, я догадываюсь спросить:
— Она успокоилась?
— Да. Относительно… Представляешь какой гад?
— Представляю… Хотя обычно японцы так не поступают — терпят своих любовниц до отъезда.
— Это раньше они так не поступали!
С Маринкой мы работаем вместе уже в третий раз, но в отличие от меня, дела у неё по-прежнему идут очень хорошо — она на втором месте по популярности. По мнению девчонок, которое я разделяю, у неё самая хорошая фигура в клубе и русые волосы с очаровательной чёлкой. Мы с ней совсем не похожи, но почему-то нравимся одним и тем же мужчинам — у нас много общих гостей.
Наташка с зарёванным лицом выходит из комнаты и идёт в туалет, на пороге останавливается и, взглянув на меня, говорит:
— Джулия, только, пожалуйста, о том, что сегодня произошло, в клубе ни кому не рассказывай.
— Ты слышала хоть раз, чтобы я кому-то что-то рассказывала? Да я вообще, ни с кем никогда не разговариваю!
— Это с девчонками ты не разговариваешь, а вот с гостями болтаешь и ещё как!
— Это моё дело, о чём я говорю со своими гостями.
— С какими своими гостями? У тебя, их практически не осталось! — говорит она и заходит в туалет, не дожидаясь моего ответа, но я всё-таки отвечаю:
— Да и у тебя, с сегодняшнего дня на одного меньше стало!
— Зря ты так… — замечает Маринка.
— Меня уже давно бесит, что вы начинаете говорить шёпотом или совсем умолкаете, когда я захожу на кухню. Если бы я хотела знать ваши секреты, то сидела бы тут с вами каждую ночь, принимая участие в общих беседах и притворяясь, что мне это интересно, но я этого не делаю, потому что мне плевать на ваши тайны, шитые белыми нитками! Чтобы понять, кому вы даёте, а кому нет, достаточно просто взглянуть на вас и ваших гостей, когда вы сидите с ними в клубе.
— Да, ты права, — соглашается Маринка, которая никогда ни с кем не конфликтует. — Сразу почему-то чувствуется, сидит ли девчонка со своим любовником или просто с гостем…
— Потому что пока ты с ним не спишь — ты играешь им, а как только начинаешь спать, роли меняются и уже он играет тобой, — говорю я и, возвратившись в комнату, достаю плеер. Потом вспоминаю о том, что нужно спрятать чизкейк. С недавних пор, у сидящий на диете Жасмин, вошло в привычку сжирать, пока я сплю, мои кейки, и я стала прятать их в платяном шкафу…
Итак, спрятав очередной кейк, смыв косметику с лица и почистив зубы, я забираюсь в кровать с плеером. Задрёмываю под Луи Армстронга, поющего о прекрасном мире… Но, примерно через полтора часа, когда диск заканчивается, реальность снова врывается в мои уши смесью визга, смеха и какого-то писка.
Пищит сумка от “Гуччи”, которую Наташка, находясь в стрессовом состоянии, как-то не правильно
— Даже сумка его проклятая надо мной издевается! Джулия, может, ты знаешь, как заставить её заткнуться?
— Не знаю. Мне никогда не дарили сумок с сигнализацией.
Я достаю из холодильника бутылку с холодным чаем и не надолго задерживаюсь на кухне, наблюдая за тем, как девчонки возятся с сумкой. Они то открывают, то закрывают её, но это не помогает, в конце концов, Наташка просто вырезает ножницами сигнализацию, но та всё равно продолжает пищать, тогда пищалку решают утопить, но и под водой она не умолкает.
Уже рассвело, поэтому, взяв роман Сартра, в котором он рассказывает о своём детстве, я выхожу на балкон. Стою какое-то время, глядя на хайвэй. Я люблю быть в пути — не важно в машине, в поезде или на самолёте, отрезок времени, когда один период жизни уже закончился, а другой ещё не начался… Потом сажусь на табуретку, которую давно сюда притащила, и открываю книгу.
“Гости уходили, я оставался один и, удирая с этого пошлого кладбища, находил жизнь, безрассудство в книгах…”
Смеющиеся девчонки врываются на балкон. Наташка швыряет сигнализацию, та ударяется о стенку лав — отеля и, упав на землю, продолжает пищать. Они ещё какое-то время стоят на балконе, обсуждая это, потом уходят.
“Человеческое сердце, о котором так охотно рассуждал в семейном кругу мой дед, всегда казалось мне полым и пресным — но только не в книгах…”
Эта книга не захватывает меня, не увлекает, но я всё равно продолжаю читать, потому что выбора нет — кроме меня, книг с собой в Японию никто больше взять не догадался, да и те, что взяла я, мною уже прочитаны. Самую скучную — Сартра, я оставила на последок.
Девчонки ещё в течение часа, а то и дольше, будут обсуждать случившееся, поэтому заснуть не удастся. После восьми часов в клубе, наполненном табачным дымом и орущим караоке, мне хочется свежего воздуха и тишины, поэтому я полюбила проводить утро на балконе с ещё спящим городом… Странно, но когда я сижу здесь одна, я не чувствую себя одинокой — я в гармонии с собой и с жизнью, и только в окружении людей всё меняется — досада, одиночество и усталость.
Я замечаю парочку — русская девушка-блондинка и японец лет тридцати. Он уговаривает её зайти в отель, она улыбается, но отвечает отказом. Понятно — старается не обидеть гостя, поэтому отказывается мягко, как бы шутя. Он тоже, как бы шутя, продолжает вести её упирающуюся к отелю — это продолжается в течение пятнадцати минут. В конце концов, японец сдаётся и идёт провожать её до дома. Девушка мне не знакома, наверное, работает в каком-то другом русском хостос-клубе — на Кинсичё их несколько дюжин. “Молодец!” — мысленно одобряю я коллегу, за то, что она не согласилась войти в отель.