Записки Шанхайского Врача
Шрифт:
Вчитайтесь внимательно в текст. Это рассказ о блестящем, подающем надежды молодом английском дипломате, влюбившемся во французскую акробатку Алике из бродячего цирка, проститутку не по профессии, а, очевидно, по небрежности (между прочим, Моэм обвиняет в этом некоторых чеховских героинь, которые отдаются не потому, что им это нужно, а просто потому, что иначе было бы хлопотней). Цирковой актрисе нравится английский юноша, хотя она и не подозревает, насколько он выше ее по положению, а выше Моэм ставит молодого человека для того, чтобы более эффектно показать всю глубину его падения. Моэм любит контрасты. Резкий контраст света и тени делает блистательным этот его рассказ. Отточенная техника письма писателя, а не моральные соображения -вот что заставляет восхищаться читателя.
Юноша из этого рассказа - блестящий
При сравнении романа «Бремя страстей человеческих» и рассказа «Его превосходительство» у врача невольно возникает мысль, что в обоих случаях мы имеем дело с обычной алоголагнией - жаждой страданий, которая бывает пассивного (мазохизм) или активного (садизм) характера. Всякий нормальный человек послал бы к черту и проститутку Милдред, от которой страдает студент-медик Филипп, и акробатку Алике, от которой столько перенес «его превосходительство» (то есть тот же Моэм). Моэм так описывает встречу с Алике: «...она поздоровалась с вычурной вежливостью толстой тетки из табачного киоска. На ней было длинное пальто из поддельной норки и колоссальная яркокрасная шляпа. Она выглядела невероятно вульгарной. Она даже не была хорошенькой. У нее было широкое, плоское лицо, широкий рот и курносый нос. У нее было много волос, золотых, но явно выкрашенных, и большие сине-зеленые глаза (заметьте, не синие и не зеленые, что было бы красиво, а именно сине-зеленые - В.С.). Она была сильно нарумянена». В общем, хуже женщины и быть не может. Но вот здесь-то и возникает страсть. И лишь после многих страданий и унижений, которые переживает юноша (что также характерно для мазохиста - страдание доставляет ему удовольствие), он наконец с ней порывает, женится на приличной девушке и портит жизнь и себе, и ей, потому что не испытывает от всего этого никакой радости.
Прочтите рассказ «Человеческий фактор», где герой такой же утонченный дипломат, автор изысканной английской прозы (и это опять Моэм), много лет влюбленный в невероятно красивую и умную женщину, которая живет со своим шофером, вульгарным полуобразованным английским солдатом (здесь женщина умная и благородная, в отличие от Милдред и Алике, но схема отношений та же). Дипломат был вне себя от горя, когда случайно увидел их ночью обнаженными, купающимися в заливчике около ее виллы. Он презирает ее за эту связь, но все же хочет спасти ее даже ценой своего полного уничижения. Он предлагает ей (уже в который раз) выйти за него замуж, говорит, что ему ничего не нужно, он будет только молча страдать ради нее. Но ведь это классический пример мазохизма.
Еще одним доказательством наличия в характере Моэма черт мазохизма является сюжет рассказа «Нил МагА-дам». Герой рассказа, молодой красивый девственный шотландец, приехал в малайский город к Монро работать заведующим музеем. У Монро была русская жена Дарья, которая влюбилась в Нила и стала искать с ним близости. Нил был возмущен: он не мог и помыслить так отплатить Монро за его хорошее отношение и гостеприимство. Дарья наступала. Разговор между ними закончился признанием Дарьи в том, что она изменяла Монро и раньше. Нил спросил ее: «А вы не боитесь, что Монро узнает об этом?»... Она ответила: «Я иногда задаю себе вопрос, знает ли он об этом, если не умом, то сердцем. У него женская интуиция и женская чувствительность. Иногда я была уверена, что он подозревает, и в его боли и муке я
И Филипп, и «его превосходительство», и сам Моэм преодолели влечение к мазохизму, но у писателя осталась ненависть к тем, кто его так долго мучил, и он начинает мстить, и мстить очень остроумно, а для читателя - всегда интересно и неожиданно. Он впадает в противоположную разновидность алголагнии: из мазохизма в садизм - и, наверное, в этом есть логика. Ведь одно состояние является зеркальным отображением другого. Это, как в биохимии, где существуют оптические изомеры, обладающие одной и той же формулой, но одни отклоняют луч света влево, а другие вправо. Пусть читатель не думает, что садизм — это истязания только физические: драки, раны и синяки. Есть много разновидностей психологического садизма, когда другому человеку можно наставить столько психологических «синяков», что тот и жить после этого не захочет. В английском бракоразводном праве есть термин «умственная жестокость», являющаяся поводом для развода, то есть садизм или жестокость психологическая. Яркий пример такого типа жестокости вы найдете в рассказе Моэма «Змей», где садистка-мать портит жизнь своему любимому сыну, чтобы через него испортить жизнь молодой невестке, которую ненавидит.
Теперь должно быть ясно, почему первые три четверти книги «Бремени страстей человеческих» мазохист будет читать с удовольствием, а нормальный человек - с трудом.
Кстати, следует заметить, что, кроме мазохизма и садизма, есть еще и садомазохизм, когда человек испытывает удовольствие и причиняя страдания другому человеку, и сам испытывая страдания. А термин «алголагния», если его искать в сексологических словарях (например, словарь Шмидта «Либидо») или в соответствующих книгах по сексологии, всегда означает желание сексуального удовлетворения через ощущаемую или причиняемую боль. Но это частный случай. В широком понимании, это удовлетворение от страдания - или испытанного, или причиненного - любого происхождения, необязательно сексуального, хотя, конечно, и любовь, и страдание, и секс психологически тесно связаны. Но, пусть читатель из мо-
его анализа творчества Моэма не делает для себя далеко идущих эротических выводов. Сомерсет Моэм - большой художник слова, сложный философ, и пытаться подойти к нему с банальных позиций нельзя. А размышляя над его произведениями, попробовать понять, почему он был таким, а не другим, можно, и это увлекательное занятие.
Прав я в своих предположениях или это изощренная игра ума, пусть судит читатель. Но повторим слова Моэма: «Для того, кто интересуется душой человека, нет более увлекательного занятия, чем поиски побуждений, вылившихся в определенные действия».
Произведения Моэма так интересны потому, что он все время делится с читателем своей собственной философией. Он проникновенно пишет о своих двух учителях, великих мастерах короткого рассказа, Чехове и Мопассане. Он говорит, что Мопассан хорош своей фабулой. Его «Пышку» можно рассказывать как анекдот, и ее все равно будет интересно слушать. Когда Мопассан пытается философствовать, замечает Моэм, он говорит плоскости. Мопассан сексуален потому, что в его время была такая мода: каждый мужчина должен был стараться попасть в постель к любой женщине моложе сорока лет. Например, «в наше время, -добавляет Моэм, - все едят черную икру не потому, что они голодны, а потому, что она дорогая». Опять мода! Чехова он оценивает гораздо выше других писателей. Но Чехов, по его мнению, плох, когда берется за длинные рассказы, его сила в предельной лаконичности.
Как внимательному читателю мне хочется сказать о Моэме много хорошего. Его стиль великолепен. Количество определений, которыми он изящно жонглирует, вызывает восхищение. Его рассказ всегда сжат, краток, и сюжет не банален. Часто его сюжеты как будто нарочно обострены, но ведь он и не просит вас верить в то, что это правда. Это искусство. Когда оперный певец поет о своей любви к прекрасной примадонне, то вы наслаждаетесь пением, но ведь никто не наклонится к уху соседа, чтобы прошептать: «Скажите, а он действительно ее так любит?»