Записки школьного врача
Шрифт:
Нина Петровна посоветовала Инге Аркадьевне поговорить с родителями Целевского. Как-никак, а случай исключительный – несовершеннолетний подросток пишет сочинение на откровенно непристойную тему. Родители должны быть в курсе. На всякий случай. Требовать написания нового сочинения по мнению Нины Петровны не следовало. А то еще возьмет и напишет что-нибудь еще более непристойное, эти избалованные мажоры и не на такое способны, знают же, что ничего им не будет.
Светлана Александровна пригласила Целевского побеседовать «за жизнь». Целевский явился, держался нагловато,
– С мальчиком надо работать и работать, – сказала в учительской Светлана Александровна.
Она явилась сюда не посплетничать, а предупредить педагогов о потенциальной «опасности» Целевского и порекомендовать «не связываться с ним, а то как бы боком не вышло».
Боком могло выйти сразу с двух сторон – отец оборзевшего подростка был адвокатом, и не просто адвокатом, а владельцем собственной конторы, довольно известной в Москве. Такому засудить гимназию – раз плюнуть. Лучше не доводить до греха.
Телефонный разговор с матерью Целевского ничего не дал. Она выслушала Ингу Аркадьевну, не выражая ничем и никак своего отношения к произошедшему, холодно поблагодарила и сказала, что поговорит с сыном.
«Я поговорю с ребенком» – это такая стандартная родительская отмазка. Универсальная, годится на все случаи жизни.
До греха довел сам Целевский – на следующем уроке французского взял и спросил:
– Инга Аркадьевна, а могу ли я узнать, почему вы ко мне придираетесь?
– Я ни к кому не придираюсь, Дима, – ответила Инга Аркадьевна. – И почему вдруг такой тон?
– А каким он может быть? – огрызнулся подросток. – Я написал сочинение, вы его не приняли, зачем-то натравили на меня психолога да еще нажаловались родителям! Вы считаете, что это нормально?
– Слова «натравили» и «нажаловались» здесь неуместны…
– А мне кажется, что уместны!
Инга Аркадьевна, не привыкшая к подобным вызовам со стороны учеников, вежливо попросила Целевского прекратить прения.
– А если я не могу прекратить, тогда что? – спросил нахал.
– Тогда можешь погулять в коридоре или посидеть в библиотеке, – предложила Инга Аркадьевна, – а мы тем временем продолжим урок.
Класс недружелюбно загудел.
– Мне кажется, Инга Аркадьевна, что вам не с кем будет продолжать урок, – сказал Целевский, переглядываясь с одноклассниками.
Он неторопливо собрал свои вещи и вышел. То же самое сделали и все остальные. Покинули кабинет и гомонящей толпой отправились в библиотеку, чтобы провести оставшееся до звонка время в комфортной обстановке. Они, может быть, вышли бы во двор, но на улице накрапывал дождик.
Библиотека в гимназии хорошая, можно сказать – комфортабельная. Плюс к тому – много компьютеров, которые и были тут же оккупированы учениками. Библиотекарша Валентина Юрьевна, узнав о случившемся, тут же побежала докладывать директору, но в кабинете Эмилии Леонардовны уже рыдала Инга Аркадьевна.
Эмилия Леонардовна утешала ее – ничего, мол, и на старуху бывает проруха, а сама явно оценивала пути выхода из кризиса. Надо отдать ей должное – действовала
Поиск компромисса? Ну его нафиг – все равно ничего не найдешь.
Примирение? Зачем? Тем более что хоть один тлеющий уголек да останется.
Радикальная операция – вот единственно верный выход! Свистать всех наверх… извините, я хотел сказать – разводим мосты и прячем концы в воду!
Как это?
А вот так!
От классного руководства Инга Аркадьевна была немедленно отстранена. Так же, как и от преподавания французского языка во взбунтовавшемся классе. Уроки французского достались Алле Маратовне вместе с соответствующим внушением от директора, а классное руководство передали историчке Тамаре Ивановне.
– Не было у бабы забот, так купили ей порося, – пожаловалась мне Тамара Ивановна. – Вот уж радости – иметь дело с такими засранцами.
– Год с небольшим всего, – попытался утешить я.
– Кондрашка может хватить и за час, – резонно заметила Тамара Ивановна, – и ты как врач знаешь это лучше меня.
– А у вас-то с ними хорошие отношения?
– Нормальные, – поморщилась Тамара Ивановна, – я их никак не напрягаю, и они меня пока тоже. Посмотрю, как пойдет с классным руководством.
– Насколько я понимаю, Тамара Ивановна, у нас в гимназии это классное руководство – сплошная фикция.
– Не совсем – на классном руководителе сходятся все проблемы и он заведомо во всем виноват. По определению. Ну что ж теперь делать. Три года я как могла уворачивалась от классного руководства, а теперь все, кончился праздник. Потом, знаешь ли, одно дело – вести детей, начиная с пятого класса, и совсем другое принимать «проблемный» класс. Да еще после таких фортелей. Я им теперь о том же Распутине упомянуть побоюсь… Ладно. Семь бед – один ответ. Ингу жалко, вышла она из директорских любимиц, а на бывших любимчиках наша Эмилия Леонардовна отрывается по полной…
То ли не желая продолжать работу в гимназии, где ее некоторым образом унизили ученики, то ли опасаясь порчи отношений с Эмилией Леонардовной, Инга Аркадьевна спустя неделю уволилась.
– Аркадьевна поступила правильно, – сказала мне Ася Вадимовна. – Какой смысл дорабатывать один месяц в такой ситуации? Проще уйти сразу. Не удивлюсь, если узнаю, что она уже работает где-то, не дожидаясь начала нового учебного года. Если, конечно, ее работодатели не наводили справок у Эмилии…
– Это чем-то чревато?
– Очень! – грустно улыбнулась Ася Вадимовна. – Эмилия обожает поливать ушедших грязью. Наверное, ей кажется, что так она поднимает репутацию своей гимназии, типа – вон какие строгие у меня требования. На самом деле она опускает и себя и гимназию ниже плинтуса. В нашем педагогическом мире вообще принято хаять тех, кто уволился… А в медицине, интересно, как?
– Так же, как и везде, – ответил я. – Ушел – значит изменщик подлый. Это, наверное, такое общее свойство всех руководителей – воспринимать уход сотрудника как измену. Можно подумать, что при устройстве на работу мы приносим вассальную клятву…