Записки солдата
Шрифт:
«Ага», — сказал я
Два дня я трудился как проклятый и написал еще пять слов. Оставалось две трети письма, дело продвигалось вперед, и это меня радовало. На третий день писание пришлось приостановить — начали готовиться к нересту карпов.
Когда я прибыл на пруды, там уже кипела работа. Помпами накачивали воду в нерестовые, из рассадных вылавливали карпов и еще раз купали в соленой воде, снова проверяя, чтобы не попал на нерест больной или криворотый экземпляр. Мерили температуру воды.
Вечером началось главное. В каждый нерестовый прудик выпускали гнездо карпов — одну самку и двух самцов. Мне хотелось разделить общую радость, и я бегал от пруда к пруду, взволнованный. Когда всех карпов рассадили, я пошел к тому пруду, куда пустили карпа-великана (впрочем, это был не самец, а самка, хотя ее и называли карпом), и остался там ждать вора.
Терпения мне не занимать. Я сидел на своем посту, смотрел в воду и, как всегда, размышлял на философские темы. Я вспомнил душевность профессора и любовь ко мне. За что он меня любил? Времени для размышлений было вдоволь, и я в конце концов нашел ответ: очевидно, он любил меня за то, что я почти всегда молчу, а если и раскрываю рот, то лишь в случае крайней необходимости — попросить, чтобы дали поесть или открыли дверь, и пою тихонько-тихонько.
Похоже, что профессор весьма ценил эту последнюю черту: я был полной противоположностью его жене, которая очень много говорила, но настолько бессодержательно и неинтересно, что у меня разбаливалась голова уже через десять минут, а профессор, как мне казалось, обалдевал еще скорее. Как он там, бедняжка? Мне так хотелось повидать его, я так соскучился по нему, что с наслаждением слушал бы даже болтовню его жены, лишь бы почувствовать на своем ухе его теплую руку. А как живет профессорша? Достала ли она себе новый крем?
Я так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как прошло время и явился Пуголовица с сачком в руках. Я весь встопорщился и, чтобы помешать ему, крикнул:
— Жулик!
Но он только швырнул в мою сторону комок земли и стал вглядываться в воду. Я корил себя, что не придумал ничего, чтобы помочь горю. Надо было взять с собой Грея, Нечипора, еще двух-трех котов и поднять здесь крик, сбежалась бы охрана, и карп-великан был бы спасен. Но воспоминания и писание письма так забили мне голову, что я подумал об этом, только увидав Пуголовицу.
Ночь была темная, но я-то вижу ночью как днем. Карпы сперва стояли посреди пруда все вместе, потом заволновались, вода забулькала. Пуголовица уставился на воду и нацелился сачком, чтобы накрыть то место, где булькнет.
Вдруг неподалеку раздались шаги. Жулик отскочил от воды и, спрятав сачок в траву, пошел к другому пруду. Вскоре показался усатый рыбак, он обошел пруд вокруг, прислушался и, услыхав шаги Пуголовицы, крикнул:
— Эй, кто там?
— Вахтер Петренко.
— Ага, вот и хорошо! Пойдем-ка на шоссе,
Они пошли, а я остался один. Прошло часа два. Пуголовица не возвращался, и я радовался. Ночь кончалась, и скоро начнется нерест — самка мечет икру только после того, как первый луч солнца согреет воду.
Вдруг снова шаги! Я вздрогнул: неужели воры? Да, это был Пуголовица. Он быстро схватил сачок и, когда самка подплыла к берегу, накрыл ее сеткой и вытащил из воды. Рыба билась, вырываясь из цепких рук негодяя. Наконец он заправил ей под жабры веревочку. Это был в самом деле великан! Пуголовице пришлось согнуть руку в локте, иначе хвост рыбы волочился бы по земле!
Меня охватила такая ненависть к мерзавцу, что я, пренебрегая опасностью, бросился к нему и во весь голос заорал:
— Караул! Караул!
В темноте мои глаза светились зелеными огоньками, а меня самого не было видно, и Пуголовица испугался. Вместо ругательства у него вырвалось:
— Свят! Свят! Свят!
Я завопил еще громче. Пуголовица бросился наутек. У меня родилось отчаянное решение: прыгнуть ему на голову и вцепиться когтями в эту отвратительную рожу. Я уже присел, готовясь к прыжку, но тут неподалеку раздался голос старшего охранника:
— Ау! Петренко! Что у тебя там? Давай быстро сюда!
Ну, попался, негодяй, обрадовался я. Теперь стало ясно: и усатый рыбак, и старший охранник следили за Пуголовицей.
Он заметался. Кинулся к пруду, потом назад, потом опять к пруду. Испуганно озираясь, он бегал взад-вперед, не зная, что делать. А голос старшего приближался:
— Петренко! Давай сюда!
Тогда Пуголовица расстегнул брезентовый плащ, надетый поверх ватника, и спрятал карпа за пазуху, а веревочку обвязал вокруг шеи.
Придумал, мерзавец! Как ни велик карп, а под плащом ничего не заметно. Пуголовица потихоньку отошел к другому пруду и оттуда подал голос.
Старший предложил осмотреть ближние от шоссе пруды. Я пошел за ними. Уже совсем рассвело. Старший не отходил от Пуголовицы ни на шаг, тот нервничал, а я злорадствовал, глядя на него, на его встревоженную тупую морду.
Наконец подошла машина, чтобы отвезти дежурных в общежитие, и Пуголовице пришлось ехать на ней домой. Я хохотал, представляя, как он станет раздеваться и все увидят у него на шее гигантскую рыбину.
Мы прибыли в поселок. Вахтеры слезли с машины и направились в общежитие, и только Пуголовица стоял посреди двора, озираясь.
Если он пойдет в уборную и выбросит рыбину там, я буду кричать, пока не сбегутся люди. Но Пуголовица свернул в лабораторию.
— Это еще интереснее, — сказал я себе и направился следом.
Лаборантка дернула бровями и любезно улыбнулась Пуголовице, как улыбалась всем, но при виде карпа изменилась в лице.
— Спрячьте на часок эту плотичку, — попробовал негодяй подсластить просьбу шуткой. — А я вас потом отблагодарю…