Записки солдата
Шрифт:
Вечером, когда в комнате никого не было, он поставил перед собой зеркало и долго смотрел на себя. Да, кто заинтересуется этим ординарным лицом с обыкновенной, розоватой, а не романтично смуглой кожей, обыкновенным, а не точеным носом, обыкновенными, а не какими-нибудь особенными губами, с обыкновенными добрыми материнскими серо-голубыми, а не черными, с обжигающим взглядом глазами? А волосы? Торчат во все стороны. Даже косметическое репейное масло, в ту пору популярное среди мальчишек его возраста, не делало его прическу послушной…
Потом, когда его познакомили с этой девочкой
Надо прямо сказать, что горе нашего юного героя было хотя глубоким, но недолгим, и когда через несколько недель на вечере двух гимназий его познакомили с темноволосой красавицей Саррой, которая училась в третьем классе женской гимназии, Ивасю представился случай разобраться в том, что такое настоящее счастье и настоящая любовь.
Весь вечер Сарра была только с ним. Придя домой, Ивась снова сидел перед зеркалом и удивлялся, как такое красивое создание могло уделить столько внимания мальчику с невыразительным, будничным лицом…
Вскоре после знакомства соседская девочка передала Ивасю письмо от Сарры. Она писала, что полюбила Ивася и будет верна ему всю жизнь. Узнав, от кого письмо, он покраснел от радостного волнения, но, прочитав его, вдруг ощутил пустоту. Чувство к Сарре исчезло.
Через неделю он получил новое письмо, в котором Сарра обещала, что, как только станет совершеннолетней, окрестится, возьмет себе имя Лидия и будет ему верной подругой до самой смерти. Ивась почувствовал себя неловко: как он станет смотреть ей в глаза, что скажет, когда они встретятся?
Он улыбнулся — «окрестится»… Неужели Сарра думает, что для него имеет какое-то значение, что она еврейка? Дело ведь не в национальности, а в том, что любовь пропала…
15
Мамаевка, вся в вишневом цвете, издалека вырисовывалась белой горой на фоне голубого неба. Ивасю казалось, что он никогда не видел свое село таким празднично прекрасным, а его приезд домой никогда еще не вызывал такого радостного настроения.
Пользуясь правами гостя, он на следующий же день побежал на Орель и счастливый ходил по берегу, мечтая о лодке, удочке и перемете, которые ему негде было взять, отчего мечты становились только слаще.
Возвращаясь домой, он остановился, увидав, что возле «волости», как раньше называли правление и где теперь помещался ревком, идет сельский сход. Ивась стал с краю и огляделся, ища знакомых.
Немного в стороне от людей, возле самой ограды, стоял отец Павел с церковным старостой и мужиком в черной чумарке — председателем Мамаевской сельскохозяйственной кооперации Грищенко. Ивась вспомнил рассказ Грищенко, частого гостя отца, о том, как поп принял известие о революции. Шло заседание правления кооператива, на котором присутствовал и отец Павел. Вдруг вбежал взволнованный сотский и крикнул: «Слыхали? Царя скинули! Звонили из города! Революция!»
— Я обрадовался и только хотел сказать: «Слава богу! Наконец!» — глядь, а у отца Павла слезы из глаз кап, кап, кап… Ну, я переглянулся с другими членами правления и притворился, что ничего не заметил… —
Вслушиваясь в говор, чтобы понять, о чем идет речь, Ивась увидел на ступеньках крыльца Василя Кота — ученика земледельческого училища, всегда вежливого и скромного парня. Возле него стоял семинарист Дрелик, брат стекольщика, сбежавшего в город от «божия» гнева. Председательствовал учитель Ивася Лука Федорович, а рядом с ним сидел незнакомый молодой человек с красным бантом на груди, очевидно приезжий агитатор.
Выступал сосед Карабутов — Забулдыга и, видно, задел острую тему, потому что из-за выкриков Ивась не мог разобрать ни слова.
Наконец сход утихомирился.
— Почему называется партия большевиков? — выкрикнул Забулдыга и, как настоящий оратор, сделал паузу.
Ивась, с интересом ожидавший ответа, так как не знал, откуда произошло название, одновременно удивлялся, что неграмотный крестьянин, который и слова правильно произнести не может, знает это.
— Большевики — потому, что дают большие права народу! Большие права дают крестьянам! Вот почему называется партия большевиков! Вот почему крестьянам надо стоять за большевиков!
Он сошел с крыльца, а его слова потонули в неимоверном гаме.
— Правильно! — смеясь кричал молодой человек, сидевший рядом с председателем.
— Правильно! — надрывался крестьянин в солдатской шинели, стоявший немного впереди Ивася.
— Правильно! — гудело вокруг.
— Неправда это! Кого вы слушаете! — прорывалось сквозь могучее «правильно».
Василь Кот тоже кричал, но Ивась не мог разобрать, что именно, только видел: всегда добродушные глаза Василя стали злыми и делали его настолько непохожим на самого себя, что просто удивительно!
На крыльцо поднялся новый оратор. Крепкие губы, твердый взгляд, энергичные, уверенные движения. Ивась где-то уже видел этого человека. «О, да это же Петро Кот — отец Василя», — вспомнил он наконец.
— Господа! — начал тот рассудительно. — Кого вы слушаете? Что вам тут пороли про большевиков? Кто такие большевики? Это коммунисты! Не дают они крестьянам прав, а отбирают!
Сход недовольно загудел, но Кот решительно поднял руку:
— Послушайте, что я скажу, а я послушаю потом, что вы скажете. Зачем мы сюда собрались? Посоветоваться? Или на кулаках решать политические вопросы? Большевики против народа, и я вам сейчас это докажу. Народ за Учредительное собрание, а большевики против. Они хотят, чтобы власть принадлежала не всему народу, а их партии. Почему большевики против крестьянства? Потому, что они — жиды!
— Ложь! — крикнул незнакомец с бантом на груди.
— Ложь! — поддержал его человек в солдатской шинели, который стоял впереди Ивася. Он оглянулся, ища сочувствующих, и мальчик узнал в нем Ивана Латку.
Народ шумел, но Кот подождал, пока гам утих, и продолжал:
— А кто у них главный? Ленин! А кто такой Ленин? Германский шпион!
— Это поклеп! — прервал его председатель.
— Стащите его! — заорал Латка и бросился к крыльцу, но не смог протолкаться.
— Долой его! — дружно поддержал Латку сход, и несколько человек, взбежав на крыльцо, столкнули оратора на землю.