Записки солдата

Багмут Іван Адріанович

— Что ж с тобой делать? — развел руками Молодкевич. — А когда будет корнет? — обратился он к часовому.

— Часа через два.

— Так я приду через два часа, — сказал Ивась.

— Придешь? — недоверчиво посмотрел на него Молодкевич.

— Конечно. А не веришь, давай погуляем эти два часа…

— Ну хорошо… Иди. Но через два часа чтобы был тут!

— Не беспокойся, — заверил его Ивась и не торопясь направился домой.

Только свернув на другую улицу, он облегченно вздохнул и ускорил шаг.

На квартире он просмотрел учебники, засунул за пояс «Психологию», «Логику», «Алгебру» и, не прощаясь, выскользнул

со двора. Боковыми улицами он добрался до бывшей квартиры Хомы и попросился у хозяйки переночевать, а в четыре часа утра, еще затемно, вышел из города в направлении Мамаевки.

Шел мелкий осенний дождь, ноги увязали в грязи, но все это были мелочи по сравнению с тем, что могло ожидать его в городе.

В первом селе он увидел возле школы знакомого семинариста, который теперь здесь учительствовал. С перевязанной головой, весь в синяках, он рассказал Ивасю, что за час перед тем белогвардейская дружина во главе с корнетом Коханенко выступила из их села… Оказалось, что этой ночью белогвардейцы вновь оставили уезд и теперь продвигались к губернскому городу.

— А это, — показывая на перевязанную голову, сообщил учитель, — результат моего разговора с корнетом… Он уговаривал меня рассказать, где сейчас партизаны…

Ивась содрогнулся, представив себе встречу с корнетом, которой он не избежал бы, придя на час раньше в село…

Заляпанный грязью до пояса, усталый до изнеможения, перемесив семьдесят пять верст чернозема, Ивась к вечеру следующего дня пришел домой.

7

Он лег спать на печи, а когда проснулся и посмотрел вниз, увидел свои сапоги, начищенные до блеска, и на лавке выглаженные, без малейших следов грязи, штаны. Он уже слезал с печи, когда раздался выстрел, а за ним — шум и ругань. Со двора вбежала испуганная мать.

— Белые!

Через минуту гулко хлопнула дверь, и на кухню ворвались два белогвардейца.

— Ага! Военное имущество! — обрадовался один из них, увидав штаны и сапоги Ивася.

Второй мигом подхватил вещи.

— Это не военное имущество! Это мои штаны и сапоги! Сшитые, а не купленные! — крикнул Ивась.

— Много ты знаешь! Сиди на печи, пока жив! — ответил белогвардеец и, увидав Юхима Мусиевича, который переступил порог, заорал: — Где сын?

— Не знаю…

— А! Не знаешь?! В Красной Армии! А ты и не знаешь?!

Юхим Мусиевич молчал, мать тайком утирала слезы; младший, Сашко, испуганно озирался, разинув рот.

В кухню ворвались еще несколько белогвардейцев. Старший приказал произвести обыск, и через пять минут на полу уже лежала целая куча «военного имущества» — пальто матери, платки, свертки полотна, полотенца и мешок с салом. Один из солдат, обшаривая одежу на вешалке, нашел в курточке у Сашка винтовочный патрон.

— Вот! — крикнул он своим. — Смотрите! Вот! Оружие!

Он схватил Юхима Мусиевича за лацканы и заорал:

— Где оружие? Где винтовка? Давай сюда винтовку!

— Это мальчишка где-то нашел патрон… Я первый раз вижу, — побледнев, сказал отец.

— Где оружие? Я спрашиваю, где оружие?! — кричал белогвардеец. И вдруг ударил Юхима Мусиевича по лицу кулаком.

Тот пошатнулся.

— Нет у нас никакого оружия…

— Нету? А ну выведите его во двор!

Ивась задрожал всем телом. Сейчас отца расстреляют.

Тумаками солдаты вытолкнули Юхима Мусиевича

из хаты и повели на улицу. Мать, плача, бежала за ними. Двое бандитов выносили «военное имущество». Помертвев от страшного ожидания, Ивась механически наблюдал в окно, как белогвардейцы вывели из конюшни лошадь и грузили на нее добро. Проходили минуты. Лошадь с награбленным вывели со двора. Вдруг на улице стало тихо, и Ивась приготовился к самому худшему. Но выстрела не раздалось. Прошла еще минута, и во дворе показался отец, избитый, окровавленный, но живой. Мать, рыдая, вела его под руку.

Испуганный Сашко, чувствуя свою вину и ожидая заслуженной кары, шмыгнул в комнату, как только отворилась наружная дверь. На него никто не обратил внимания…

— Только бы этим кончилось… — проговорил отец. — А если еще придут?

На счастье Карабутов, белые спешили — их сводный отряд бежал от партизан на железнодорожную станцию, и для «прощания» с Мамаевкой у них было очень мало времени.

Ивась приготовился слушать отцовские жалобы на Хому и подыскивал слова, чтобы доказать, что Хома не виноват, что «революция жертв искупительных просит», что исторический процесс есть исторический процесс и классовая борьба необходима, что от врага нельзя ждать добра, но Юхим Мусиевич не сказал ни слова.

Скоро стало известно, что белогвардейцы поймали Опанаса Дрелика и с ним двоих партизан и замучили их. Опанасу резали тело и, нацедив крови в стакан, заставляли его пить, а потом убили. Несколько хат сожгли. А убитых и ограбленных было без числа.

8

Отсутствие штанов и сапог способствовало тому, что молодой Карабутенко самостоятельно взялся за науки по программе шестого класса гимназии.

Из учебника психологии он узнал, что ощущение звука вызывается волнами воздуха, а ощущение цвета — световыми волнами, и, не будь человека, звук и свет не были бы звуком и светом, которые мы слышим и видим, а так и остались бы волнами.

Но больше всего поразила его книжка по биологии, каким-то образом попавшая к ним в книжный шкаф. Происхождение видов в процессе борьбы за существование было для него раньше просто фразой, общим местом, а теперь он представил себе происхождение видов конкретно. Он увидел мир в его развитии, заглянул в глубь мироздания. О том, что с изменениями в экономике изменяется общество, он узнал из программы большевистской партии. Теперь он осознал, что не только общество, а весь мир изменяется: что современная картина мира — лишь момент в его развитии, картина, которая была другой вчера и будет другой завтра.

Ивась знал, что человек происходит от обезьяны. Но раньше не представлял себе процесса развития, он думал, что обезьяна вместо детеныша однажды родила человека с его современным интеллектом, современными чувствами, современными мыслями. Теперь он видел, что это не так, что у первобытного человека не было многого, чем обладают люди сегодня.

«Человек от природы — собственник! Из него никогда не выйдет коммуниста!» — слышались ему слова Виктора Стовбоватого и других оппонентов в прошлых спорах, и он теперь только улыбался. Тогда он не знал, как ответить, и ссылался на время, хотя и не представлял себе, как на самом деле действует время. Теперь он был уверен: человек избавится от собственнических чувств, качества эти приобретенные, а не природные.