Записки солдата
Шрифт:
Внезапно глаза незнакомца широко раскрылись. Я проследил за его взглядом и увидел, что он устремлен на Петровича. Тот невзначай поднял на него глаза, с минуту смотрел не отрываясь и вдруг, побледнев, опустил голову. Незнакомец чуть улыбнулся и отвел взгляд в сторону.
«Эге! — сказал я себе. — Тут что-то есть!»
Крики восторга отвлекли мое внимание от незнакомца. Я бросился к неводу и остолбенел. В сачке барахтался гигантский карп. Я не знаю, с чем можно сравнить этого великана: просто я еще очень мало видел, как и каждый, кто провел почти всю жизнь в четырех
— Вот это карп!
— Не карп, а целый кабан!
— Акула!
— Теленок!
Эти выкрики раздавались со всех сторон, и мои представления о мире расширились. Я ведь никогда не видел ни кабана, ни акулы, ни теленка. Теперь я мог себе представить, что они величиной с этого громадного карпа.
Рыбину взвесили, выкупали и посадили в отдельный садок. Я случайно обернулся к незнакомцу. Он не сводил глаз с карпа, а услыхав, что рыбина весит шестнадцать кило, так и заплясал на месте. «Эге», — снова сказал я себе и на всякий случай подошел к нему поближе, чтобы понюхать и запомнить его запах. Как я после хвалил себя за эту предусмотрительность!
Незнакомец то и дело поглядывал на Петренко, а тот прятал глаза и все мрачнел да мрачнел. Теперь я был уверен: они знают друг друга и связаны какой-то тайной. Вдруг я вспомнил, как еще при встрече с Петровичем заподозрил, что этот тип скрывает что-то. Из своего скудного жизненного опыта я вынес убеждение, что скрывают люди чаще всего дурное, и в этом они очень похожи на котов, которые, нашкодив, прячутся или делают вид, будто напроказничали не они. Быть может, это нескромно, однако могу заявить, что лично я всегда честно признаюсь в своих проступках. В конце концов, гораздо легче однажды перенести заслуженное наказание, чем мучиться, в страхе ожидая, когда тебя разоблачат и накажут вдвойне — и за проступок, и за утайку его.
С такими мыслями я сидел на профессорской куртке и внимательно следил за незнакомцем. Наконец он поймал взгляд Петровича и, подмигнув ему, пошел прочь. Петрович не мог сразу отлучиться и только косился в ту сторону, куда ушел незнакомец. От волнения мне не сиделось на месте. Зачем незнакомец звал Петровича? Что скрывает в своей черной душе (а я был уверен, что душа у него черная) Петрович?
— Что с ним? — обеспокоилась жена директора, увидев, что глаза у меня позеленели, а хвост заметался.
Переполненный тревожными предчувствиями, я забыл о вежливости, о том, как эта женщина гостеприимно принимала нас с профессором у себя дома, и так зашипел на нее, так встопорщился, что она испуганно отпрыгнула.
— Он взбесился! — крикнул Петрович. — Убить его надо сейчас же!
«Ха-ха-ха! — внутренне расхохотался я и на всякий случай отбежал подальше от мерзавца. — Прежде чем ты меня убьешь, я разоблачу тебя, негодяя и преступника!» Я ведь был уверен, что он скрывает преступление, — такие люди, как он, совершив доброе дело, кричали бы об этом на весь свет!
Я перестал нервничать и потихоньку пошел по следу, оставленному в воздухе незнакомцем. Когда пруд, который разгружали, остался далеко позади и рыбаков не стало слышно, я увидел его. Он сидел за бугорком и
Минуты текли невероятно медленно.
Но вот послышались шаги, показался Петрович. У меня сладко забилось сердце. Сейчас я все узнаю!
— Выходит, ты воскрес? — насмешливо спросил незнакомец.
— Прости меня… — глухо проговорил Петрович и опустил голову.
— Простить?! А за что прощать тебя, дорогой мой? — едко улыбнулся тот. — Разве ты в чем-нибудь виноват передо мной, дорогой мой Пуголовица?
Петрович вдруг испуганно замахал руками.
— Тише! Умоляю тебя, тише! У меня теперь… Я теперь того… Фамилия моя теперь Петренко.
Я стал весь внимание. «Пуголовица! Что же ты сделал, Пуголовица, из-за чего пришлось менять фамилию?»
— Умоляю тебя, товарищ Ракша, не выдавай!
— А, теперь уже «товарищ Ракша»? Теперь «умоляю»! А помнишь свое «предсмертное» письмо в угрозыск?
— Совесть загрызла…
— Совесть! — выпучил глаза Ракша. — Кому ты врешь? Ежели тебя совесть загрызла, так я сейчас пойду и скажу, кто ты есть.
— Не буду! Не буду! — вскрикнул Пуголовица. — Я сам не знаю, что со мной тогда случилось. Должно, в мозгах перепуталось.
— Ох и стервец же ты! — покачал головой Ракша. — «Перепуталось»! Когда же это у тебя перепуталось? Я тебе все напомню… Когда мы вдвоем отвезли машину мануфактуры налево, у тебя еще ничего в голове не перепуталось? Молчишь? Ты получил сто тысяч рублей и сказал, что отдашь мне мою часть, как вернемся на базу. Помнишь?
— Помню…
«Мерзавец! — едва не вскрикнул я. — Вот кого пригрели мы с профессором! Ну, погоди!»
— На базе ты вышел из кабины и обещал сейчас же вернуться… Тут-то у тебя и перепуталось… Потому что не вернулся… Помнишь?
— Не издевайся надо мной, товарищ Ракша. Так нехорошо…
— Нехорошо! Заговорил, подлюка, про честность! — крикнул Ракша. — А мне было хорошо, когда на следующий день меня арестовали? И завбазы арестовали, и бухгалтера, и кладовщика, и того директора магазина, которому мы «сдали продукцию». А почему нас арестовали? Молчишь? Так я напомню тебе. Ты написал в угрозыск письмо, будто не можешь жить с таким преступлением на совести и решил утопиться, а сообщников отправить в тюрьму… Только и тут в голове у тебя все перепуталось, и деньги ты сдать позабыл… — Ракша захохотал и ждал ответа Пуголовицы.
— У меня деньги украли, — выдавил из себя тот. — Украли все деньги, и я боялся, что вы мне не поверите, убьете…
— Украли! У тебя украдешь!..
— Да разве я работал бы уборщиком, будь у меня те деньги?
Мне показалось, что в словах мерзавца есть логика. В самом деле, зачем ему заниматься такой черной работой, имея сто тысяч? Но Ракша не отступал.
— Ты думал, нас за такую огромную кражу расстреляют, а ты спокойно заживешь без свидетелей своего преступления? Угадал? Не вышло! Всех не расстреляли. Но десять лет я отсидел. И своей доли денег лишился, и десять лет отсидел! А ты? Ты не сидел и дня да еще получил все денежки! Так как же теперь? Отсидишь вдвое больше?