Записки театральной крысы [старая орфография]
Шрифт:
— Врно? — рыдая, кричитъ Пикадоровъ. — Ну, скажи, Гриша, вдь простота Пикадорова вошла въ пословицу? Деньги теб нужно? На! Забирай! Грабь! Пикадорову ничего не нужно! Вотъ кошелекъ — видишь, Гриша, два рубля съ копейками. Забирай! Гриша, все забирай. Ничего… Ничего, что старый разоренный дуракъ Пикадоровъ пойдетъ пшкомъ домой и ляжетъ спать съ пустымъ брюхомъ, безъ единой затяжечки папиросой. Эхъ, Гриша! Дохали…
И, опустившись на стулъ, онъ принимался рыдать.
Растроганный Гриша бралъ два рубля, вмсто пятидесяти, на которые имлъ право, а антрепренеру
— Спасибо, Гриша! Пожаллъ ты меня. Будетъ и мн, старенькому, на папиросочку.
И онъ цловалъ Гришу, а Гриша цловалъ его, и оба расходились, — одинъ растроганный, другой, по прежнему, плутоватый, съ лицомъ, на которомъ еще не высохли лживыя слезы, и съ вороватыми глазами на-сторож.
Я самъ былъ свидтелемъ, какъ онъ плакалъ передъ однимъ актеромъ, стоя за кулисами и распоряжаясь въ то же время по хозяйству.
— Ваня! Милый! Вотъ тутъ душа моя… вотъ тутъ — видишь? И эта душа болитъ и страдаетъ… Люди топчутъ въ грязь эту душу… Что? Скажите, что за переписку ролей послзавтра! Гоните ихъ тамъ… И я спрашиваю себя: Боже, за что ты наложилъ на меня крестъ сей? Твоя святая воля… Да ты потише, дьяволъ! Этакъ ты мн весь золоченый гарнитуръ поломаешь! Старый, бдный безобидный человкъ, а вдь и меня, Ваня, пожалть надо, вдь и у меня сердце не изъ камня… Откуда? Изъ какой тамъ еще газеты? У насъ вс сотрудники получаютъ мста, а новыхъ не надо. Много ихъ тутъ шляется… И такъ это меня, Ваня, иногда въ могилку тянетъ на отдыхъ усталымъ костямъ. Лягу я ночью въ постель и думаю: ты у меня будешь дубина, топотать, сапожищами, когда занавсъ поднятъ… Я теб постучу!!.
Вотъ какъ онъ держалъ себя съ актерами. Кажется вдь, — ну, что онъ говорилъ? Пустяки, побрякушки… Дешевыя слезы, дешевый паосъ, а актеръ — этакая нервная, непосредственная натура — плакалъ вмст съ нимъ и отъзжалъ безъ копйки.
Много ли нужно, чтобы растрогать ребенка?
Одному второму любовничку онъ задолжалъ рублей триста… Ну-съ… И выдумалъ онъ при встрчахъ съ нимъ штуку — восхищаться его галстуками.
Восхищеніе было фальшивое, грубое, но актеръ краснлъ отъ удовольствія и принимался вмсто опредленнаго требованiя, лепетать разную дрянь.
— Николай Пантелеймонычъ… А я къ вамъ. Вы обшали что… что…
— О Боже мой! О, Боже-жъ мой!.. Опять новый! Да вдь это не галстукъ а очарованье. Откуда?! Ну откуда вы такую прелесть берете? Бездна вкуса, тонкость, изящество! И съ каждымъ днемъ все лучше и лучше! Ваня! Николаша! Сергй Иванычъ! Взгляни ты на эту прелесть! Вдь это не галстукъ, а музыка!!
И вс обступали любовничка, а Пикадоровъ пробирался потихоньку за ихъ спинами, садился на извозчика и узжалъ домой.
Вотъ что такое Пикадоровъ.
Кажется, пустякъ, а глядишь — вдь человкъ этотъ буквально раскусилъ, какъ оршекъ, актерскую душу.
— Да ужтъ… штучка были они… господинъ Пикадоровъ, — подтвердилъ парикмахеръ, завертвъ горячими щипцами.
— Зналъ, чмъ человка взять, — вставилъ второй актеръ, наладившій, наконецъ, паричокъ.
— Гд
— Богъ его знаетъ, гд. Въ прошлом году держалъ Воронежъ.
Драматургъ неопредленно хмыкнулъ и спросилъ:
— Прочли мою пьесу?
— Прочелъ; только, знаете, не вижу, кого мн тамъ играть.
— Какъ кого? Князя Арнаутскаго.
Актеръ повернулся на стул такъ, что стулъ застоналъ.
— Арна-ут-скаго? Да вдь это эпизодическая роль. Какъ же мн ее играть? Типичная вторая роль.
— Милый, ради Бога! Если вы возьмете Арнаутскаго — пьеса прелестно расходится.
— Да что вы, батенька! Я еще не сошелъ съ ума. Тамъ вдь длать нечего.
Драматургъ вскочилъ и обнялъ актера за шею.
— Вамъ? Нечего? Да вдь вы изъ двухъ словъ перлъ создадите! Опомнитесь! Вы создадите типъ, который останется въ вкахъ. О, Боже мой! Всякая бездарность можетъ провалить и хорошую роль, но создать изъ малоблагодарной роли живое лицо — это удлъ немногихъ, скажу прямо: это вашъ удлъ! А, конечно, если дать Загарину — онъ вдь всю пьесу загубитъ.
Актеръ, успокоясь, кивнулъ головой.
— Загаринъ погубитъ.
— Погубитъ?! Онъ не только погубитъ, онъ мн все мое литературное имя въ грязь втопчетъ. А вы думаете, ее Симбирскому можно дать?! Воображаю.
— Да ужъ… Симбирскій, — пробормоталъ актеръ, кладя синюю краску около вкъ. — Поручите ему; не обрадуетесь.
— Вотъ то то и оно. Единственный есть талантливый человкъ, который… кстати, вы имете послднюю книгу моихъ разсказовъ?
— Нтъ.
— Позвольте вамъ поднести ее; я напишу: «брилліанту, лучи котораго не только ослпляютъ, но и восхищаютъ, обаятельному могикану нашей сцены»…
— Напишите «ветерану».
— Напишу — ветерану. А знаете, это даже лучше. Однако, что значитъ чуткій культурный человкъ! Онъ сразу можетъ найти нужное слово… Какъ вы думаете играть Арнаутскаго? Молодящимся старичкомъ? Или?..
Актеръ подперъ подбородокъ рукой и задумался:
— Гм!.. Нтъ, лучше я сыграю его человкомъ среднихъ лтъ съ налетомъ какой-то душевной усталости.
— Какъ? Усталости! Именно усталости! Это именно то слово, которое я искалъ.
…………………………………………
ДАННЫЯ ДЛЯ УСПХА
Недавно, на премьер въ одномъ изъ театровъ (случайно, въ этотъ день шла моя пьеса) я встртился въ первомъ антракт у буфета съ рецензентомъ газеты «Голосъ Эртелева переулка».
— Ну, какъ вы? — осторожно освдомился я.
— Я ничего, — пожалъ онъ плечами. — Вы какъ?
— Что намъ длается, — неопредленно замтилъ я.
— Такое дло ужъ ваше драматическое, — разсянно покачалъ онъ головой. — Какъ говорится: и не довернешься бьютъ, и перевернешься бьютъ.
— То есть?
— Вообще.
— Гм!..
— Вотъ вамъ и — гм!..
Мы скосили глаза и посмотрли другъ на друга.
— Какъ вамъ нравится моя пьеса?
— Пьеска? Какъ вамъ сказать… Я не имю никакихъ данныхъ утверждать, что пьеса хороша.