Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова
Шрифт:
Пока же я быстро шёл вниз по обочине грейдера и, опять таки, не знал, что пройдёт не так уж много времени и, начиная с затяжных осенних и зимних вечеров, когда наскоро проверив ученические тетради, до поздней ночи, рискуя в очередной раз не выспаться, буду слушать рассказы своей хозяйки о старине, (а рассказчиком Елизавета Андреевна была превосходным), о быте и нравах э...Нчан .
Там, где ниже церкви грейдер делает поворот, я увидел длинное одноэтажное кирпичное здание, которое оказалось, как впоследствии выяснилось, школой начальных классов, ранее - церковно-приходской школой, и я пошёл по направлению к нему, но, не дойдя, свернул к глубокому оврагу, перешёл через мост и направился вдоль него по тропинке, всё время сбегающей вниз. Тропинка то вплотную приближалась к оврагу, то опасливо отступала от кромки почти отвесного склона со следами свежих обвалов и вскоре я вышел к небольшой речушке, в которую впадал ручеёк, неторопливо текущий по дну оставшегося за спиной оврага. На бережку, поросшем мелкой, со следами гусиного помёта травой лежал видавший виды велосипед с прислонённым к раме старым трёхлитровым алюминиевым бидоном с глубокими вмятинами
– Каламык, - было мне ответом. И тут же старший, как-то светлея лицом, с деловитостью в голосе поправил его- Сухой К-карамык.
Я не стал больше смущать рыболовов и, помахав им рукой на прощание, пошёл вдоль крутого бережка в западном направлении. Тогда я ещё, не знал, мог только предполагать, что вот эти вот ребятишки, как позднее выяснилось, братья Кизик, станут моими учениками. Действительно, старший из них - Алёша будет прилежным учеником, твёрдым ''хорошистом'' и что самое приятное - проявит прилежание к моему предмету, русскому языку и литературе. Я буду стараться как можно реже, только в крайних случаях, вызывать его к доске, вместо этого, поднимал при опросе и разрешал отвечать в основном с места, потому, что он заикался и, стоя на виду перед классом, очень стеснялся своего недостатка. У парты он чувствовал себя куда более уверенней. Зато почти всегда читал его сочинения перед классом, да зачастую и в ''учительской'', особенно если это были сочинения на свободную тему. Когда он учился в старших классах, я посоветовал ему написать небольшую заметку в районную газету ''Коммунист''. Не сразу, но он согласился и, когда она была готова, мы вместе подредактировали её. Я уже не помню о чём шла там речь, но память сохранила, называлась она ''Не красна изба углами''. Так с моей лёгкой руки вскоре он стал внештатным сотрудником районной газеты. Парню бы после школы поступать на факультет журналистики, но в семье произошло несчастье - умер отец и Алёша стал студентом-заочником того же ВУЗа и того же факультета, что заканчивал и я. После его окончания, отслужив в армии, он работал в краевой газете. Теперь у Алёши появилась возможность чаще приезжать в эН...ское. И всякий раз, по приезду, он наведывался ко мне в гости. Когда во время одного их таких визитов Алеша положил передо мной пухлую стопку скреплённых скрепками листов писчей бумаги, исписанных его рукою и уложенных в папку ''Скоросшивателя'', я понял: свершилось! Ещё когда он был студентом, а особенно когда уже стал работать журналистом, я ненавязчиво принимался подталкивать его к тому, чтобы он попробовал заняться художественной литературой.
– Вот, Н-николай Герасимович, - сказал тогда Алёша, - Вы будете п-первый. И пожайлуста - по-строже.
Да, это были рукописи первых рассказов Алексея Кизика. Почти все они после моей небольшой правки вошли в сборник рассказов ''эНские рассветы'', выпущенный Ставропольским книжным издательством. Первая Алёшина книга имела потрясающий успех. По мотивам нескольких рассказов была создана литературно-музыкальная композиция, занявшая далеко не последнее место в фонде краевого радио. По прошествию двух-трёх лет, Алексей Кизик написал пьесу не сходившую с подмостков краевого драмтеатра в течении нескольких сезонов, а потом и сценарий к фильму, который задумал снимать известный советский кинорежиссёр, и уже, насколько мне стало известно, приступил к съёмкам, но что-то там не заладилось, не срослось и съёмки были приостановлены. В середине восьмидесятых Алексей сел за большой роман о афганской войне, я даже читал несколько рукописных глав из этой незавершённой книги и должен признаться, был потрясён прочитанным материалом, настолько проникновенно-трагически этот материал был изложен. Сам Алёша в Афганистане не воевал, срочную службу проходил в танковой части, и как любил потом при случае, не без улыбки говорить: все два года ''кормил своих солдатиков хлебом'' - пёк его в армейской хлебопекарне. Попробовал хлеб Алёшиной выпечки и я. На что уж его мать, тётя Нюра Кизик была мастерицей хлебопечения, но вкус Алёшиного хлеба я помню до сих пор. Остаётся только сожалеть, что книга осталась незаконченной, потому что жизнь талантливого и удивительно скромного, обаятельного человека оборвалась в автомобильной катастрофе -он погиб в новеньком, только что купленном ''Жигулёнке'', не доехав до отчего дома каких-то десяти километров, по вине пьяного водителя, выехавшего на ''встречку'', в результате лобового столкновения.
Однако, хочу вернуться к рукописям первых Алёшиных рассказов. Должен признаться, что занимался их правкой я, лёжа на диване, с карандашом в руке. И вот однажды из рукописи, не помню уже какого рассказа,
Вот он сейчас, у меня в руках. Стёрся на сгибе, уголки слегка поистрепались, пожелтел от времени, чернила достаточно выцвели, но память до мельчайших подробностей сохранила всё изложенное в нём от первого до последнего слова. И только сейчас я начинаю понимать, как он мне дорог, этот листочек из простой школьной тетрадки в клетку.
Вот его содержание. Вспоминаю по памяти. Если листок развернуть, то по верху можно прочитать, выведенное крупным каллиграфическим почерком: '' Сватовство рябого Дударика''. Чуть ниже, правее, помельче: ''Показать, как формировался характер Серафима через его поступки в детстве: уход за огородом, например''. ''Пожалуй, нет, начинать надо с рассказа о его отце''. Дальше, совсем мелко - ''Первый послеоккупационный год в колхозе. Женщины на горбах пашут колхозное поле''. Ещё ниже - ''Приехавший после госпиталя в кратковременный отпуск танкист Николай Баринов вместе с местными подростками собрал трактор''. И, наконец, '' Серафим Маркович, разодетый, как жених, приходит свататься к Таиске Бариновой?''.
Становилось понятным, что это тезисные наброски к одному из задуманных, по так и ненаписанных рассказов. Я не ошибся. Когда Алексей забирал рукописи, он развернул листок, лежащий на лицевой стороне ''Скоросшивателя'' пробежал его быстрым взглядом и, усмехнувшись, положил рядом на стол.
– Знаете, Николай Герасимович, - сказал он.
– Не м-могу объяснить, что происходит. Основной сюжет рассказа давно сложился в г-голове, а вот переложить мысли на бумагу, первоначально оказалось з-затруднительно. Иной рассказ даже без с-стройного сюжета идёт, как по маслу. Знаете, как у классика, ''... и тянется рука к перу, перо к бумаге, минута и ...'' А этот - нет. Ни в к-какую!
Я слушал Алёшу и, честно говоря, ничего не понимал, о чём это он. Понял много позже, когда прошли годы и я попробовал претворить Алешину литературную задумку в жизнь. И странное дело. Сюжетные линии рассказа в голове сложились тоже отчётливо, а вот переложить их на бумагу оказалось настолько затруднительно, что мне несколько раз приходилось откладывать работу, что-то напрочь вычёркивать, переиначивать, перелицовывать, на какое-то время даже вообще положить работу в стол, как говорят в таких случаях - дозревать. С горем пополам я управился с ней. Что из этого получилось?
– судить читателю. Однако, понадобилось ещё какое-то время, чтобы утвердиться в мысли, почему этот рассказ дался мне с таким трудом. Всё очень просто. По количеству сюжетных линий он не укладывался в рамки рассказа, в них ему было тесно. Писать же большую повесть не входило в мои планы, изначально ведь настроился на рассказ, как и Алёша.
''СВАТОВСТВО РЯБОГО ДУДАРИКА''.
Маленькая повесть.
Светлой памяти моего любимого ученика,
безвременно ушедшего из этой жизни, посвящается.
– 1 -
'' Рябого Дударика хватил апоплексический удар, или как теперь принято говорить - инсульт. И случилось это в самый, что ни есть, неподходящий момент, во время сватовства. Он, уже заранее обдумавший, с чего начнёт предложение руки и сердца , казалось бы предусмотревший все возможные ходы и выходы предстоящего разговора со своей избранницей до последних мелочей, даже если тот повернётся в нежелательное русло, хотел было обратиться к хозяйке хаты Таиске Бариновой, но так и остался сидеть на табуретке у окна , держа в полусогнутой, онемевшей руке карманные часы ''Победа'' на поблескивающей толстой цепочке с истёртыми местами до желтизны звеньями, и, чувствовал, как неожиданно увеличившийся в размерах, разом переставший подчиняться сознанию язык, заполонил всю полость рта, да так, что и сам рот не открыть, и слова не вымолвить.
Рядом заливался захлёбывающимся, испуганным рёвом трёхлетний Витюшка, зажавший ладошками уши, ещё какое-то время назад мирно стиснутый его, рябого Дударика, коленями. Окинув нежданного гостя недобрым взглядом, от которого спина, потерявшего дар речи Дударика буквально прилипла к стене, метнулась к ревущему сыну напуганная мать, подхватила на руки, и, крича ему, Дударику, в лицо, что-то растерянно-несвязанное, повторяя несколько раз к ряду - '' часы - часы!'', как будто он должен был знать, что Витюшка на дух не переносит цоканья этих проклятых часов и именно потому полгода назад были остановлены старинные, доставшиеся ещё от старой Баринихи стенные ходики с начинающими ржаветь гирьками, напоминающими еловые шишки, безнадёжно застывшими теперь на полпути к глиняному полу хаты .
Только что это всё было в сравнении с тем, что неподвластная ему левая рука, всё ещё держащая луковицу карманных часов с открытой крышкой-стеклом, не разгибалась в локте, а попытка оторвать левую ногу в начищенном до блеска хромовом сапоге от пола горницы не увенчалась успехом.
Как-то разом в комнате установилась пронзительно-настороженная тишина и только с улицы доносился удаляющийся всё дальше и дальше плач Витюшки. Дударик понял: Таиска с сыном сейчас где-то на полпути к хате Дашки Коротихи, живущей на противоположной стороне улицы, той самой Дашки, что за вознаграждение в виде натуральных продуктов оказывала различного вида вспоможения, как то - принимала роды, выливала испуг у детишек, вправляла грыжи всем от мала до велика, лечила всевозможные вывихи, практиковала заговоры будь-то крови или рожи страждущим сельчанам и жителям ближайших хуторов и сёл. Сам же Дударик относился к такому обширному роду деятельности Коротихи с долей определённого недоверия и скептицизма ( самому приходилось сталкиваться с этой семейкой, только не с самой Дашкой, а её матерью, бабкой Коротихой), потому как, заике, считал он, необходимо просто какое-то время, чтобы перерасти недуг, а вправленные грыжи, рано или поздно давали о себе знать новыми неприятностями: взрослому от тяжёлого крестьянского труда уберечься на селе было практически невозможно, где он тут лёгкий? а у младенца изначально необходимо лечить первопричину заболевания и разобраться, почему дитя орёт днями и ночами напролёт.