Записки веселого грешника
Шрифт:
Поиски работы
Жена еще училась, а я решил временно подработать в заводском пионерском лагере на Голубых озерах в Выборге. Приехал на завод, находившийся на Васильевском острове. Меня встретил будущий директор пионерлагеря, безрукий Герой Советского Союза, который сказал: «Вы знаете, вы мне нравитесь. Я хочу сделать вас вожатым первого отряда. Но вот ваши имя и отчество… вы не обижайтесь, у нас дети рабочих – могут не понять. Абель Ханонович – это как-то неудачно. Я вам могу платить девяносто рублей в месяц, но если вы согласитесь, чтобы вас называли Александр Харитонович, это пионерам ближе, – то я буду вам платить сто двадцать рублей». Я моментально согласился: за сто двадцать рублей в месяц пусть зовут Александром Харитоновичем. Это смешно, но это факт.
Поиски
Генеральный директор завода, которому я, видимо, понравился, отослал меня оформляться в первый отдел. Там начальник тоже делал вид, что я ему нравлюсь, но после длительной беседы задал вопрос: «У вас родственники за границей есть?» К этому времени мои единственные оставшиеся в живых родственники из Литвы уехали в Израиль, и кроме того, я переписывался со своим вильнюсским другом, тоже жившим уже в Израиле. Я честно рассказал об этих двух обстоятельствах. Мне обещали позвонить.
Прошло две недели, три недели, никакого звонка не последовало. Миновал месяц, и я решил позвонить своему знакомому зампреду совнархоза. Он сказал только: «Приезжай ко мне срочно», – и повесил трубку. Не успел я войти, он на меня накинулся: «Как ты мог? Как ты посмел, прикрываясь моим честным именем, оскорблять начальника первого отдела такого завода? Вон из моего кабинета!» То есть он меня вызвал, чтобы выгнать. Я понял, что с такой подлой системой маленькому человеку не справиться. Меня убрали таким техничным броском, какого я никогда больше не испытывал. И вывод последовал простой: в этой стране еврею делать нечего.
Немного отойдя от первого шока с трудоустройством, я, конечно, приложил массу усилий и в конечном счете устроился на хорошую работу в «Ленэлектронмаш», где занимался внедрением АСУП – автоматических систем управления производством.
Запрещенный джаз
Еще студентом я очень увлекался джазом, принадлежал к различным джаз-клубам и знал всех известных джазистов: Усыскина, Севу Королева из ленинградского «Диксиленда», с которыми разъезжал по разным вечерам. Будучи акробатом, очень необычно танцевал под их музыку, делал сальто, стоял на руках, а они это очень любили, потому что мои танцы привлекали внимание публики. Обычно меня забирали дружинники и выгоняли с вечера, потому что я танцевал не так, как положено.
На джазовом поприще произошел совершенно невероятный случай. Я участвовал в организации нелегальной таллинской встречи джазистов, на которую тайно приехал известный американский комментатор джаза Уиллис Кановер. Своим фирменным баритоном он вел на «Голосе Америки» вечернюю музыкальную передачу, которую в Союзе глушили. Советские власти считали, что Кановер, рассказывая о джазе, занимается подрывной деятельностью против Советского Союза. Однако все советские любители джаза сквозь глушилки судорожно ловили эту волну и прислушивались к каждому его слову. Кановер нелегально, под чужой фамилией, приехал в Таллин. Я появился там вместе с вильнюсским теоретиком джаза Шульманом, который, как и я, не играл ни на каком инструменте, был вообще-то филологом и снял лучший в Союзе короткометражный фильм.
Уже в ходе первой же встречи в зал ворвались милиция и дружинники. Нас всех арестовали и отвезли в камеру предварительного заключения. Кановера, естественно, сразу же отпустили, а на нас составили протоколы и отправили по домам, где мы попали уже в руки КГБ. Выяснилось, что мы давно находились под пристальным вниманием гэбэшников, которые
С Шульманом мы дружили, и через него я познакомился с его родным братом Валерием, известным балетным танцором и балетмейстером, который от вильнюсского Дворца пионеров поднялся до сцены Кировского театра. С Валерием мы встречались в Ленинграде, хотя ничего общего у нас не было. Но однажды он попросил познакомить его с какой-нибудь красивой девушкой с большой грудью, потому что балерины-плоскодонки ему ужасно надоели.
Я его познакомил с одной полькой, кажется, ее звали Тереза, которую привела в восторг возможность пообщаться с таким знаменитым человеком, как Валерий. В знак благодарности Валерий меня тоже познакомил с балеринами из училища имени Вагановой. Я часто посещал балетное училище, где скорее смотрел на точеные фигурки этих красивых девочек, а не на танцы. В общем, мне импонировало, что я находился там, куда лишь немногие могли проникнуть.
Однажды Валерий предложил после репетиции собраться у меня дома, где я снимал большую комнату у матери знаменитого пианиста. Валерий приехал где-то часов в восемь вечера со своей новой подругой-полькой и еще прихватил несколько девушек, репетировавших с ним «Лебединое озеро». Мы изрядно выпили, включили музыку, стали беситься, и вдруг девочки куда-то исчезли. Следом за этим в коридоре большой коммунальной квартиры ночью раздался шум падения и крик. Выскочив в коридор, я увидел невероятную картину: из туалета выскальзывают балерины в пачках, а на полу лежит бездыханный старик-сосед. Он вышел пописать, увидел в нашем вонючем коридоре коммуналки «Лебединое озеро» и, подумав, что ему это чудится и что ему пришел конец, грохнулся в обморок.
Мы с трудом привели его в чувство, но на следующий день возникли неприятности с соседями. Они, конечно, понимали, что балет – это высшее искусство, поэтому в милицию на меня не заявили и из квартиры не выгнали. Но, честно говоря, увидев ночью в коридоре коммуналки балерин в пачках и пуантах, любой человек мог бы потерять сознание.
Как-то приятель привел меня во Дворец искусств на Невском, где я быстро познакомился с гардеробщицей, которой дал хорошие чаевые – десять рублей вместо обычного рубля. Такие жесты всегда запоминаются, и потом уже вообще можно не давать чаевые, хотя я давал и потом. Лучше на чай дать один раз много, чем каждый раз помалу, в отличие от известной песни. Эта гардеробщица могла проводить меня на разные мероприятия.
Там собиралась интеллектуальная элита Ленинграда, и я часто туда ходил, не только чтобы посмотреть концерт или капустник, но и просто хорошо закусить в шикарном ресторане с отличной кухней. За одним из обедов познакомился с известным художником Непринцевым, автором знаменитой пятиметровой картины «Отдых после боя». Узнав, что я студент, он решил помочь мне материально: дал телефон художественной студии, где я мог бы позировать.
Меня туда приняли, и художники решили, что лучше всего я могу воплотить образ саксофониста. Достали где-то саксофон, поставили меня с ним в позу и рисовали образ на полотне. Оказалось, что это довольно трудное дело – несколько часов стоять и держать в руке саксофон. По утрам в студии открывалась настоящая биржа труда. Туда стекались в поисках заработка разные люди, в основном выразительного вида старухи. Однажды выскочила группа художников и заорала, показывая на какого-то человека: «Вот Гитлер, которого мы искали». Он смутился и возразил: «Я не Гитлер, меня зовут Петров Николай Васильевич», но позировать для картины с Гитлером все же стал.
Однажды во Дворце искусств отмечали день Красной армии. У входа я увидел генерала с адъютантом, пытавшихся прорваться внутрь. Меня такая ситуация задела: как это, в день Красной армии молодого, лет сорока пяти, краснолицего генерала не пускают на праздник. Обратился к своей знакомой гардеробщице, и та дала мне для него какую-то контрамарку. Потом мы с генералом, от которого уже попахивало алкоголем, сидели вместе на концерте, а адъютант ждал в «Волге» на улице. После концерта генерал пригласил меня в ресторан, широко угощал, а за дальним столиком сидела Алиса Фрейндлих со своим мужем Владимировым и группой актеров.