Записки военного летчика
Шрифт:
Вдруг словно электрический ток пронизал меня. Каким-то непонятным шестым чувством или, скорее, инстинктом я уловил всем телом легкий, едва ощутимый толчок. Мгновенно отпрянув от стены, я быстро посмотрел вверх и обмер… Стены шалаша шевелились. Я ясно видел, как их толстые края размыкались и медленно отходили друг от друга. Казалось, вот-вот оборвется связывающая их невидимая ниточка, и один только вздох, одно неосторожное движение - и ледяная громада рухнет.
Я не в силах был сойти с места. Ноги не сгибались, в глазах замелькали какие-то пестрые точки, кровь гулко приливала к вискам. Огромным усилием воли я, наконец, заставил себя повернуться, не дыша, почти ползком выбрался из шалаша и… побежал.
Не
Выслушав мой рассказ, кают-компания долго молчала. Я закурил и встал у окна. Отсюда мне были лучше видны лица моих товарищей. Они были задумчивы и серьезны. Чувствовалось, что им, так же, как и мне, было непонятно, как все это могло произойти.
– Да-а, - протяжно пробасил Водопьянов.
– Действительно страшно. Любой испугался бы. Я, например, должен честно признаться, что повел бы себя так же. А вот почему - не знаю. Казалось бы, что особенного? Айсберги… Разве нам не приходилось, хотя бы в нынешнем полете на полюс, видеть сотни вещей гораздо более страшных, чем этот знаменитый шалаш? А ведь не испугались, назад не полетели!… [119]
– Вы забываете, что в полете на полюс участвовал коллектив, - сказал кто-то спокойным и уверенным голосом.
– На миру, говорят, и смерть красна…
– Ну, это, знаете, пословица, а не правило, - тут же возразил ему другой.
– Сколько было случаев, когда страх охватывал тысячные толпы? При наводнениях, например, обвалах или других катастрофах… Цельте города бежали от страха без оглядки. А ведь и там был коллектив?
– Масса еще не есть коллектив, - снова заговорил попрежнему спокойный голос, - а вы напрасно не дали мне закончить мою мысль. Под коллективом, - продолжал он, - я разумею не случайную толпу, а группу людей, объединенных одной идеей, одной волей и верой в победу. В этом и заключается сила коллектива, которая помогает побеждать любые опасности. А страх?… Что ж, страх вообще присущ каждому человеку и может возникнуть даже у самых храбрых людей при соприкосновении с опасностью, неважно - реальной или кажущейся. Но если в этот момент человек не один, а в своем испытанном, тесно сплоченном коллективе, если он к тому же чувствует, что за ним, как это было в нашем нынешнем полете на полюс, с любовью следит вся страна, - может ли он тогда испытывать чувство страха? Я думаю, что нет…
– Верно, - подхватил кто-то из механиков.
– Я тоже могу рассказать, как однажды в гражданскую войну…
И он рассказал нам прекрасную героическую повесть об осажденном бронепоезде, застрявшем в тылу у белых. Без патронов, без пищи, с последней гранатой, сохраняемой для того, чтоб не сдаться живыми в руки врага, десять часов находились раненые, измученные бойцы под непрерывным обстрелом.
– А когда наступила ночь, мы перестали ждать помощи и приготовились достойно умереть. Нам предлагали сдаться, обещали свободу. Но мы и слушать не хотели. Страха ни в ком из нас не было. Каждый знал, что все равно победа за нами, - закончил он свой рассказ.
Несколько минут все молчали, перенесясь мыслями в далекие дни славного прошлого. Затем заговорил [120] кто-то еще. Пошли рассказы веселые и грустные, воспоминания о незабываемых страницах жизни. Каждый из нас находил в своей памяти десятки случаев, перед которыми мой пресловутый шалаш казался детской забавой. Аварии, взрывы, царские тюрьмы и расстрелы, - здесь было чего испугаться. Но сколько ни старались мы найти в своих былых переживаниях что-либо похожее на обуявшее меня сегодня чувство слепого, безотчетного, панического страха, - ничего не получалось. Такого не было, - в один голос говорили все. И это было верно,
– Хорошо, товарищи, - неожиданно прервал затянувшийся разговор парторг.
– Коллектив побеждает страх. Это верно. Но бывают и такие случаи, когда человеку приходится один на один встречаться с опасностью. Так, например, было сегодня. Чем же объяснишь, что страх перед шалашом заставил бежать человека, которого никто из нас не может заподозрить в недостатке храбрости? И в одной ли храбрости здесь дело?
И не дожидаясь ответа, парторг продолжал, обернувшись ко мне:
– Скажите, а если бы вам, или любому из нас, очутившемуся на вашем месте, было приказано заснять тот злосчастный шалаш, если бы от выполнения этого приказа зависела жизнь людей, защита родины или какая-нибудь научная победа, - бежал ли бы кто-нибудь из нас тогда?
Мы переглянулись, улыбаясь нелепости такого предположения.
– Конечно, нет, - решительно ответил я за всех.
И наш необычайный диспут разгорелся с новой силой. Перебивая друг друга, волнуясь и торопясь, все с жаром и страстью приводили примеры один другого ярче о людях, которые один на один шли на страшные опасности, на верную смерть во имя светлых идей, долга. перед человечеством и во славу родины.
Мы вспоминали стойкость вождей революции, будничный героизм наших пограничников, жертвенные смерти великих ученых, мужество славных исследователей Севера, бесстрашно погибавших на подступах к тому самому полюсу, на котором происходил теперь этот незабываемый разговор. [121]
Неожиданный диспут окончился. Мы расходились по своим палаткам. Была поздняя ночь, а солнце попрежнему висело над льдинами, высекая из их острых граней, снопы разноцветных искр. Откуда-то издалека, быть может, из «моих» айсбергов, доносился тихий и заунывный вой ветра. Мы шли молча, все еще поглощенные мыслями, которые всколыхнул в нас недавний разговор. Прощаясь, парторг вдруг рассмеялся и закричал вдогонку уходящим:
– Так что же такое, все-таки, страх, товарищи?
Мы ответили ему дружным смехом и шутками, так как излишне снова, повторять то, что каждый из нас твердо знал. Но при случае мы могли бы теперь объяснить другим, что страх - это нелепое и случайное чувство, бессильное против крепкой воли коллектива, против священного чувства долга, против мужества и веры в победу, то есть тех качеств, которые воспитали в нас Сталин, партия и великая Родина.
* * *
Через двое суток, несмотря на не совсем благоприятную погоду, мы вылетели с Северного полюса на остров Рудольфа. Оттуда позднее благополучно добрались до Большой земли, до родной Москвы.
Никто из нас не предполагал, что нам предстояло в самое ближайшее время вновь вернуться в арктику. [122]
Опять к полюсу
Октябрь 1937 года. На Земле Франца-Иосифа наша экспедиция выжидала погоды, чтобы вылететь на поиски самолета Леваневского.
День становился все короче. Он продолжался всего три часа. Неумолимо надвигалась полярная ночь.
Погоды все не было. Часто сутками свирепствовала пурга. А когда она кончалась, нависали густые поземные туманы. Мы ориентировались на лунные периоды, резонно полагая, что с появлением луны наступит небольшое прояснение и можно будет вылететь к полюсу.
Каждый вечер командный состав экспедиции собирался на разбор погоды вокруг синоптической карты. И каждый раз синоптик докладывал, что о вылете не может быть и речи. Еще 5 октября по карте погоды намечался подход к Земле Франца-Иосифа области высокого давления. 6 октября установился антициклон.