Записки военного летчика
Шрифт:
Радость встречи. Объятия, поцелуи, поздравления. Нас забрасывают расспросами.
– А ты, детка, боялся, - улыбаясь говорит Водопьянов синоптику.
Синоптик, радостный, довольный, пожимает плечами и трясет маленькой заиндевевшей бородкой. [130]
Курс на Большую Землю
Ясно, отчетливо встают в сознании труднейшие Дни нашей жизни и работы в арктике, дни, проведенные на необитаемом острове Райнер, на льдине, на мысе Меньшикова. Особенно запечатлелся в памяти полет от мыса Желания до Амдермы. Суровая обстановка, в которой протекал полет, снова возникает перед глазами, и думается толькоо том, каким чудом
В 1937 году мы совершили второй полет на полюс и за полюс, - на поиски экипажа Леваневского. Полярная ночь царила в арктике, когда мы получили распоряжение из Москвы - закончить операции и возвращаться на Большую Землю. Мы намеревались лететь с острова Рудольфа до Амдермы. Для полета требовалось большое количество бензина. Тяжелый полетный вес самолетов внушал опасения - сможем ли мы подняться на колесах? Подниматься же надо было именно на колесах, так как в Амдерме и на всех промежуточных аэродромах снега не было. В то же время на острове Рудольфа был глубокий рыхлый снег. Опасения оправдались. Первая попытка взлететь, использовав сравнительно сносную погоду - лунный промежуток, окончилась неудачно. Правда, очень затянулась подготовка кораблей. Луна зашла за горизонт, и погода значительно ухудшилась. Решено было на второй день подготовить корабли к восходу луны и вылетать тотчас, как только позволит метеорологическая обстановка. Так и сделали. Своеобразен был этот взлет. Перед самолетами расчистили маленькие дорожки для каждого колеса, чтобы оно не тонуло в сугробах. Направление разбега [131] - вниз, под гору, чтобы, стартуя по наклонной плоскости, машина больше увеличивала скорость и быстрее отрывалась в воздух. Такой эксперимент проделывался не впервые. Мы еще весной вылетали, правда, на лыжах, но также под гору, да еще в сплошном тумане. И сейчас самолеты поднялись один за другим и в сиянии луны взяли курс на Амдерму.
Откровенно говоря, погода была мало благоприятной для полета… Едва-едва различались острова архипелага Франца-Иосифа, самолеты шли под облаками, за облаками, между облаков. Во второй половине пути, то есть над Баренцовым морем, которое было тогда свободно ото льда, мы увидели воду, а вскоре и северное побережье Новой Земли. Радио из Амдермы сообщало: погода плохая - туман, снегопад, видимость 500 метров. То же было и на Маточкином шаре, то же было и в заливе Благополучия. Все восточное побережье Новой Земли охватил большой циклон, сунуться туда было опасно. Решили свернуть на мыс Желания, повернули к Баренцову морю, пошли прямым курсом и опустились на знакомую, правда очень плохую, посадочную площадку мыса Желания.
Через два дня, выждав погоду, мы собрались вылететь в Амдерму. Все было готово: моторы прогреты, корабли в порядке, люди на месте. Наш флагманский корабль после пробы моторов начал рулить к месту старта, но в этот момент под самолетом раздался оглушительный взрыв, словно выстрелили из большой пушки. Машина резко накренилась. Лопнула шипа, полет отставили.
Создалось затруднительное положение. Лететь нельзя. Ждать, пока доставят новое колесо на мыс Желания, бессмысленно, потому что ни один пароход в это время года пройти к мысу Желания из-за льдов не смог бы. Оставлять машину на мысе Желания, где, как правило, свирепствуют сильные ветры, доходящие до 11 - 12 баллов, значило обречь самолет на слом. Этого не хотелось, да и Москва высказалась в том смысле, что машину оставлять нежелательно.
Просили ледокол «Русанов», находящийся в бухте Тихой, доставить нам колесо оттуда. На следующий [132] день выяснилось, что «Русанов» сделать этого не в состоянии.
Некоторые товарищи предлагали вылететь на одном колесе и ободе другого колеса. Это было рискованно. Вопрос остался открытым.
Поздно вечером я задремал от усталости в своей комнате.
– Пойдем, обсудим, тут есть предложение наших механиков.
Пошли. Комната полна народу: механики, командиры кораблей. Предлагают обмотать обод колеса хорошим канатом, сделать подобие покрышки и так стартовать.
Вообще я против таких экспериментов. К чему рисковать людьми и ценным кораблем, когда нет особой необходимости? Но что делать? Оставить машину - значит списать ее в расход. Помощи ждать неоткуда.
В эту же ночь был объявлен аврал по изготовлению колеса… с веревочной покрышкой.
При свете маленьких электрических лампочек производится кропотливая, необычная в практике воздушного флота работа. Руководил ею механик Сугробов. Общими усилиями канат натягивали на обод, расстилали в несколько рядов и крепко сцепляли проволокой. Когда на обод колеса было наложено несколько рядов толстого каната, Сугробов заплел его тонкой, но крепкой веревкой сверху, и колесо - готово. Правда, оно было в диаметре меньше, чем исправное колесо, примерно, на три четверти метра, отчего самолет стоял, сильно накренившись на правое крыло. Подниматься было рискованно, так как из-за неравенства колес машина могла пойти с резким разворотом направо и задеть консолью крыла за землю. Тогда самолет встал бы на нос и мог загореться…
Но делать нечего. Улетать надо. В два часа ночи я спросил Сугробова:
– Закончится ли работа к утру? Достаточно ли крепка будет новая покрышка?
– Закончим раньше, Иван Тимофеевич, - отвечал Сугробов.
– Идите, отдыхайте и заказывайте погоду по маршруту.
Я ушел с аэродрома с твердой уверенностью, что на рассвете вылетаем. [133]
Еще за час до рассвета синоптик Дзердзеевский доложил, что погода не блестящая, но лететь можно. По всему маршруту облачность не ниже 200-300 метров, возможно, придется пересечь фронт, который характеризуется небольшим снегопадом и несколько уменьшенной видимостью, а вообще видимость по маршруту не менее 10 километров.
Оказалось не совсем так. Бедный наш синоптик, опять его подвела арктика. Но, по существу, он не был виноват. Трудно предсказать более или менее точно погоду на таком большом участке, при небольшом количестве метеорологических станций.
Так как старт на машине с поломанной «ногой» и посадка в Амдерме были рискованными, мы высадили всех пассажиров своей машины, оставив минимально необходимый экипаж. Высадили второго пилота, синоптика и двух бортмехаников. На корабле осталось только пять человек. Все готово.
– Что ж, пойдем… - сказал Водопьянов.
Я уселся за второе управление. Дан полный газ, и накренившаяся машина медленно, неохотно двинулась с места. Мощность моторам дана доотказа. Заранее, еще до полета, мы подкачали в левое крыло свыше тонны бензина и переложили кое-какой груз.
Самолет пробежал около 100 метров, набрал немного скорости, и мы, хотя и с трудом, смогли выразнять крен. С этого момента весь дальнейший разбег, повидимому, совершался на одном колесе. Так или иначе, через несколько секунд машина была в воздухе. Мы вздохнули с большим облегчением, как будто гора свалилась с плеч. Оставалось долететь до Амдермы. Кстати сказать, мы беспокоились не о том, как долететь, а о том, как будем садиться.
Я вышел в штурманскую рубку, чтобы определить направление полета и вычислить все штурманские элементы. Невольно бросив взгляд на больное колесо, я обомлел: канат при разбеге размотался, накрутился на ось и намертво заклинил колесо. Посадка без поломки невозможна.
Взяв управление машиной, я предложил Водопьянову полюбоваться этой картиной… Решили все же итти на Амдерму. Уж если сажать машину с повреждениями, [134] то сажать ближе к Большой Земле, а не здесь, на отлете, в недосягаемой зимой арктике.