Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг
Шрифт:
В отличие от Казакова и Тынянкина Доступов высоких чинов не достиг – мешала интеллигентность и мягкость. Он окончил адъюнктуру, защитил кандидатскую, потом докторскую, стал профессором и начальником кафедры. Должность генеральская, но за верным назначением его послали в Киев заместителем начальника КВИАВУ по учебной и научной работе. Но начальника училища Максимова такой заместитель не устраивал. Ему нужен был другой – грубо говоря, «деловар».
Б. Г. Доступов выпускник ВВИА
Такой, хорошо знакомый с киевскими обычаями, нашелся – Петр Иванович Чинаев, которого
Главным из его дел была организация защиты кандидатской диссертации дочери маршала Якубовского. После чего на погонах Чинаева засверкала генеральская звезда. Если для кадров минобороны благосклонность генерала армии, командующего Киевским военным округом, может быть, была недостаточной, то даже намек первого заместителя министра обороны и маршала Советского Союза (с 1967 г.) исполнялся мгновенно.
В нашем ящике для Чинаева первыми и главными защитившимися в 1967 г. были директор Н. В. Гордиенко и главный конструктор предприятия И. М. Горбань. За четыре года (1967–1971) у него защитилось восемь человек, а всего под его руководством столько же, сколько под руководством Карновского и Воллернера вместе взятых.
А Борис Григорьевич был уволен из армии, стал председателем секции прикладных проблем АН УССР и зав. отделом надежности в ИК. Затем уехал в Москву, в Академию Генштаба.
Н. П. Бусленко
Встречались мы у него дома. Сам он при перестройке ВАКа к нему был не близок, сказал только, что обстановка там тяжелая. При мне он позвонил Н. П. Бусленко и договорился о моей встрече с ним.
Тогда про Николая Пантелеймоновича я знал только, что он автор книги «Метод статистического моделирования Монте – Карло» и член экспертного совета, рассматривавшего диссертации в т. ч. и по технической кибернетике.
Встречу он мне назначил в институте нефти и газа им. Губкина («керосинке») на проспекте Энтузиастов. Там он заведовал кафедрой прикладной математики и компьютерных технологий, на которой работало довольно много сотрудников. В большой преподавательской я обнаружил своего школьного товарища Леню Острера, с которым мы вместе поступали в Физтех в 1958 году. Он тогда поступил, я – нет [Рог13]. Со времени окончания института прошло уже больше десяти лет, и многие физтеховцы того призыва к этому времени уже написали докторские диссертации, включая моего друга Женю Гордона, а Леня был ассистентом без степени. Но с приходом Бусленко на кафедру у него появились надежды продвинуться.
Николай Пантелеймонович принял меня в кабинете, расспросил о диссертации – задавал короткие и направленные вопросы. Сказал, что с наукой все в порядке – остается выстоять при перекрестном допросе на экспертной комиссии. Постарается успеть на заседание, хотя на это время у него назначено какое – то совещание. Попросил проводить его в другой корпус, чтобы продолжить беседу. Она приняла неформальный характер. После вопроса о моих планах он (на ходу) сказал, что вообще – то, согласно заветам Филиппа Староса, направление работ нужно менять каждые пять лет, а жену – каждые десять. Так я впервые услышал фамилию Староса. Тогда мне было не до анализа этого экстравагантного высказывания, но я его запомнил и потом вспоминал [16] .
16
Тост администратора гостиницы из «Кавказской пленницы» (актер Глузский) гласил: «Выпьем за то, чтобы наши желания всегда совпадали с нашими возможностями». У меня было полное несовпадение. По первому вопросу желание, может быть, и было, но возможностей, как я вскоре убедился, не было. По второму возможности (формальные) были, но желания не было. Следует заметить, что Старос со своей украденной у соседа в Америке женой не расставался до своей смерти в 1975 году, Про жену Н. П. Нину знаю только, что ими, как парой, восхищались окружающие
У меня оставалось еще дня два на подготовку. В ВАК меня
То, что основным недостатком для нового ВАК, и в первую очередь его председателя, являлось отчество диссертанта, секретарь отдела умолчал, а я еще не позволял себе в это верить.
Так как сам отзыв был весьма положительный – «открывает новые горизонты» и т. д., то ни я, ни Большой Совет Института Кибернетики не придал им значения – по сути, они были мелкими придирками. Составлял и подписывал отзыв кавторанг Марк Лазуко, но «вникал», писал замечания и оформлял отзыв каплей Грызилов, известный своей дотошностью и мелочностью. Боюсь, что Лазуко не видел окончательного текста. Может быть, подписи Грызилова и не было – не помню [17] .
17
Только при написании этой главы, мне пришло в голову, что И. И. Тынянкин как раз в 1974 стал командовать в/ч 10729, и, значит, подписывал письмо с отзывом. Может быть, он и видел тогда диссертацию, а когда позже переоформлялось ТЗ на НИР «Ритм», вспомнил мою фамилию и тематику работы
Непонятно было к чему же готовиться. Доклада могло и не быть – иногда комиссия ограничивалась вопросом типа: «назовите три главных результата вашей работы». А потом уже, в зависимости от интересов и настроения своих членов, «раздевала» диссертанта. Но иногда, судя по времени пребывания соискателя степени у нее, видимо удовлетворялась ответом на вопрос.
Нужны ли были плакаты, если все – таки попросят рассказать о содержании – даже на этот вопрос я не получил внятного ответа. Понял, что в случае необходимости буду писать формулы на доске, тем более, что плакаты быстро не придут, а с нарочным присылать их мне никто не будет. Один из самых эффектных, по «Бутону», с многомерным БПФ для пространственно временной обработке с формированием веера диаграмм направленности в вертикальной и горизонтальных плоскостях был отчужден – висел в зале постоянной выставки институтских достижений.
Больше всего меня мучил вопрос, что находится в запечатанном конверте, который мне сказали ни при каких обстоятельствах не открывать. Что там было: бюллетени для голосования (20 – за, недействительных – два) или кляузы (доносы) на диссертанта так и осталось неизвестным. Несмотря на то, что я оставался иногда подолгу в комнате один, вскрыть пакет я не решился. Так никогда я и не узнал, что в нем. Надеюсь, что кляуз все – таки не было.
В комнате и во время прогулок по коридорам довелось слушать интересные вещи. Результаты сов. секретных работ по оборонке не были наиболее охраняемыми сведениями. Гораздо более чувствительными для неразглашения оказались история и современное состояние межнациональных отношений. Кто – то из партийных органов (м. б. идеологического отдела ЦК) внушал кому – то из КГБ, что не только публикация, но даже закрытая защита диссертации на тему армяно – азербайджанских отношений может привести к взрыву не только эмоций, но и вооруженных столкновений. Через десять лет (в 1985 году) я прочел книжку на эту тему (всего лишь со стертым грифом для служебного пользования, оказавшуюся в библиотеке турбазы Нового Афона). В ней доказывалось, что Сталин лично заложил бомбу в карабахскую проблему (увы, не только в нее), и эта бомба может взорваться в любую минуту.
Еще одна беседа партийного товарища с другим соискателем докторской из ВПШ заканчивалась настоятельной рекомендацией снять диссертацию с рассмотрения, чтобы сохранить возможность ее защиты позже. Одним из аргументов был тот, что во введении диссертант написал «Как указал XXIV съезд партии». Осведомленный товарищ сказал, что через месяц будет XXV съезд и в тезисах к съезду по этому поводу будет указано другое.
Надо сказать, что там я понял, что еще актуальны слова из песни «партия – наш рулевой», хотя некоторые считали, что хвост (КГБ) уже давно вертит собакой (КПСС), хотя по определению он должен быть спереди (передовой отряд партии). Но тренд был налицо, а на идеологию КГБ не претендовало.