Записные книжки (-)
Шрифт:
– Это выйдет скучно, - сказал Безайс.
– Скучно?
И Бубнов, улыбаясь, рассказал ему старый-старый газетный анекдот, выдуманный, наверное, еще во времена ручных машин и гусиных перьев. Его рассказывают всем начинающим газетчикам, как дают младенцам манную кашу. Информация положила ручки и приготовилась слушать.
– Вы идете по улице и видите: лошадь задавила человека. Немного дальше, за углом, вы встречаете его жену и начинаете ей "рассказывать", что случилось. "Я, - говорите вы, - сейчас видел вашего мужа. На нем был галстук в клетку, мне он понравился,
Он изрезал отчет, и оставшиеся крохи попали на другой день в хронику по городу.
Следующее задание пришло не скоро - через три дня. Это было степенное, длинное собеседование с членом райсовета о домах жилищной кооперации и о размещении в них рабочих семейств. Член райсовета был рад этому случаю - рад за себя, за кооперацию и за рабочие семьи. Ему лестно было внимание газеты к его делу, и он принял Безайса с торжественной серьезностью. Поглаживая бороду, он влачил его через сводки, схемы, планы, оглушал цифрами и под конец совсем уморил какой-то штукой на двадцати листах; позже Безайс так и не мог вспомнить, что это было. Несколько раз он пытался задать основные вопросы и уйти, но член райсовета не мог с ним расстаться. Глядя в его простодушные глаза, Безайс чувствовал, что завтра, когда в газете появится отчет всего в пятьдесят строк, член райсовета сделается его врагом до гроба.
Он сидел и писал отчет поздно вечером в комнате машинисток. Круглая лампа освещала желтые столы, ворох мятой бумаги и покрытые чехлами машинки. Две дежурные машинистки сидели на диване с Саррой Малаховец, техническим секретарем редакции, молодой, когда-то даже миловидной, но рано постаревшей женщиной. Безайс кусал карандаш, стараясь вспомнить, сколько "н" в слове "кожаный", одно или два. Сквозь строки отчета он слышал разговор - Сарра рассказывала о своих семейных неприятностях, у нее их было уйма.
– И вот как-то на папиросной коробке я заметила надпись: "Катя ждет в субботу в семь часов". Я у него спрашиваю, что это значит, и он, подлец, так это спокойно объясняет мне, что он живет на две семьи уже около года, что у него от нее есть девочка...
Безайс мотнул головой, отмахиваясь от этого вихря семейных несчастий. Заметка писалась вяло.
В расселении жильцов в кооперативных домах строго соблюдался классовый принцип. Прежде всего удовлетворяли требования рабочих. Их вселяли в первую очередь, предоставляя нижние этажи, наладили рабочий контроль. Были попытки срыва классовой политики...
Безайс в картинной галерее
...Он разглядывал неестественно толстых женщин, их тяжелые груди и мощные руки, освещенные желтым, мертвенным светом истекших столетий, рыцарей и вельмож в поблекшем бархате. Время остановилось здесь, и по изумрудно-зеленым лесам все еще бродили веселые разбойники с мушкетами и шпагами, по-прежнему напудренные кавалеры отвешивали поклоны своим дамам, розовые пастухи гонялись за голубыми пастушками и монахи пили золотое вино в темных погребах. Безайс слонялся по залам, добросовестно скучая. Ему казалось, что он делает какое-то полезное дело, разглядывая толпу этих покойников. На языке Михайлова это называлось саморазвитием.
Он
– Франческо Ботти, - услышал позади себя Безайс.
– Да?
– безразлично отозвался он.
– Раннее средневековье. Редкое, прекрасно сохранившееся полотно. Потрудитесь взглянуть на этот мрачный, могильный колорит картины. Он изумительно передает аскетическое вдохновение того века, его устремление к абстракции, к могуществу освобожденного от плоти духа. Вы обратили внимание на лицо терзаемого львами святого?
Безайс снова взглянул на скучающее лицо мученика.
– У старика невеселый вид, - ответил он.
– Львы очень уж серьезно взялись за него.
– Вы правы. Это очень метко подмечено. Веселье считалось тогда грехом, смех был привилегией и оружием сатаны. На картинах старых мастеров бог не улыбается никогда - это был мужественный бог рыцарей, вооруженных фанатиков, бог религиозных войн. Святой, принимающий мученический венец, не мог улыбаться по одному тому, что это было суетно и грешно.
– Вот еще, - недоверчиво протянул Безайс, - при чем тут грех? Интересно было бы, если бы святого ели львы, а он покатывался с хохоту.
– Вы меня не поняли. Конечно, святой не мог смеяться в таких тяжелых обстоятельствах. Но радость освобождения, энтузиазм мученика, - вот что изобразил бы на его лице современный художник. Старый мастер не сделал этого. Его святой отдается смерти с суровым смирением. Взгляните на этот безразличный поворот головы.
Опять Безайс взглянул на старого тупицу, лежавшего среди львов, но на этот раз ему начало казаться, что картина в самом деле не так уж плоха. Полуобернувшись, он увидел около своего плеча сухую голову, красный нос и глаза, блестевшие возбуждением. Он был стар, желт, сморщен, одет странно и неопрятно. На шее под колючим подбородком вздымался черный патетический бант, свисая вышитыми концами на полосатый жилет. Особенно остановили внимание Безайса пуговицы его куртки, серые, с эмалевыми цветами. Надо было иметь смелость, чтобы носить на себе не смущаясь полдюжины этих ярких пятен.
– Вы художник?
Старик выпрямил грудь и поклонился с старомодной учтивостью.
– Некоторым образом, - ответил он тщеславно.
– Вам, который относится к живописи с таким живым интересом, мое имя должно быть знакомо. Я Синегубов.
– Неужели?
– сказал Безайс с грубо сделанным подобострастием.
– Какой приятный случай...
Они потоптались около друг друга, благовоспитанно пожимая руки и бормоча отрывочные любезности. Безайс, бессознательно обрадованный тем, что был сочтен за человека, интересующегося живописью, дружески улыбался. Интересоваться живописью - это все-таки занятие!