Записные книжки (-)
Шрифт:
– Что за черт? Неужели тигры?
Я ничего не имел бы против встретить тигра днем. Но в темноте, когда ничего не видно, встреча с тигром не обещала ничего хорошего.
Определенно кто-то ходит вокруг. Вспомнив рассказы Виктора о пугливости тигров, я бросаю камень по направлению звуков и ору что-то страшное во всю силу своих легких.
Несколько минут тихо.
И вдруг...
Самое настоящее рычание!
Правда, довольно тихое. Шорох удаляется, и все стихает.
Несмотря на стиль, эта сцена наводит меня на неутешительные
А спать страшно хочется!
Первое время принимаю все предосторожности. Идя за хворостом, держу винтовку наготове, оглядываюсь, опасаясь наступить на какого-нибудь полосатого хищника. Потом снова начинаю дремать.
Опять! На этот раз шорох ближе, прямо напротив меня. Слышно, как ломаются сухие ветки, шуршат листья; несколько минут тихо, а потом опять.
Я решил ретироваться на дерево. Если тигр, думал я, попробует прыгнуть, то ему помешают ветки, если полезет на дерево, то при свете костра я без труда застрелю его.
На дереве я сидел с полчаса. Сомнений не оставалось - это тигр. Я ясно слышал по временам его мягкие шаги вокруг. Наконец я не выдержал.
Положив винтовку на ветку, я прицелился по направлению звуков и выстрелил.
Сначала я ничего не слышал. Спустя минуту я услышал шум, но уже далеко, сажнях в тридцати.
Я подождал, слез с дерева и просидел до рассвета у костра.
В Кленовку я пришел часов в 10 утра.
Остановился у какой-то добродушной старушки. Пообедав, я разулся и завалился спать.
Часов через пять я почувствовал, что она меня расталкивает.
Дело в том, что отряд Топоркова ушел из деревни и у жителей сложилось единодушное мнение, что в деревню войдут каппелевцы.
– Ты, хлопчик, пийдешь до заимок, - уговаривала меня хозяйка.
– Там и ночуй.
– Почтеннейшая, - убеждал я ее, - это плод вашего расстроенного воображения. Каппелевцы не могут прийти в деревню.
Из долгого опыта я вывел заключение, что лучше всего можно переспорить крестьян, говоря непонятным языком.
– Почему не придут?
– Потому что для оккупации деревни нужна соответствующая дислокация частей противника.
Но на упрямую старуху ничего не действовало.
– Самы ж партизаны баяли, что придут белые. Дывысь: с сопцы застава ушла.
Дыму на сопке, где у костра сидела застава, действительно не было.
Между тем старуха энергично принялась выживать меня из хаты. Видя, что мне так или иначе, а придется выселяться, я решил шантажировать старицу своим положением:
– Уйти, конечно, можно, но на дорогу надо, во-первых, хлеба, - начал я.
Старуха поняла мой ход.
– Прошлый раз як каппели наскочили...
– с видом задумчивости проговорила она.
– Да и пожрать на дорогу малость надо, - продолжал я, не обращая ни малейшего внимания на ее ухищрения.
– ...так двоих хлопцив и забили...
Старуха долго еще устрашала меня каппелевскими
Я едва мог стоять на ногах, до того они распухли. Несмотря на это, я прошел еще 15 верст до заимки. На заимке меня встретили очень радушно, накормили и уложили спать.
На другое утро я снова шел по тайге до Н.Хотуничей. По дороге встретил трех владивостокских рабочих, убежавших от мобилизации Дитерикса.
Погода стояла все время великолепная. Я в изобилии находил кедровые шишки.
Из Н.Хотуничей на следующее утро пошел опять по тайге на Кондратеевку. Это 45 верст.
Ночевал на корейских фанзах. Мой хозяин, курчавый как негр, что очень редко среди корейцев, любезно привел меня в фанзу, угостил табаком и семечками и удалился.
Корейская фанза состоит из трех комнат. Первая, самая большая, является кухней и помещением для младших членов семьи. Печка находится на уровне с полом ("кан"), труба идет под всей фанзой и выходит не на крышу, а рядом с фанзой. Это большое выдолбленное дерево, обычно выше фанзы.
Вторая комната - спальня. Там я не был. И третья, выстланная циновками, - приемная, гостиная и кабинет хозяина. Обстановка ее заключается в жаровне, служащей зажигалкой, пепельницей и плевательницей, и в нескольких деревянных полукруглых чурбачках, заменяющих подушки. У этой комнаты отдельный ход на улицу - решетчатая дверь, заклеенная бумагой. Интересно, что зимой они живут с этими плохо затворяющимися дверями, не меняя их и не обивая войлоком.
Я лег и закурил. На дворе стоял такой визг, как будто бы где-то неподалеку шайка бандитов вырезала многочисленное семейство. Это корейцы возили снопы на своих повозках, запряженных быками. Быкам вставляется в ноздри кольцо и надевают намордник. Возница сидит не в повозке, а на быке.
Когда стемнело, меня позвали ужинать. Главе семейства подали отдельно, в его "кабинет", ужин на маленьком круглом столике.
Я уселся, как и все прочие, на пол, вооружился двумя палочками и корейской ложкой с ручкой длиной в фут и почти плоской.
Начались... ужасы корейской кухни.
Каша из чумизы, картофель без соли, какой-то едкий соус или суп, длинные шкурки не то огурцов, не то картофеля и еще целый ряд медных чашек с совершенно загадочным содержимым. Едят все это сразу.
Утром я пришел в Кондратеевку, никого там не нашел.
Я сделал 180 верст.
ЗАПИСИ 1925-1930 ГОДОВ
Я размахнулся и вонзил остроту в его рыхлое тело.
Я взвешиваю остроту, пробую ее лезвие о ноготь.
Она улыбнулась, как реклама зубной пасты.
Драка: человек с корнем вырывает галстук.
Томность: качаясь, как цветок на невидимом стебле, я сказал...
Телефонная трубка ругалась, как сапожник. Она почти жестикулировала.
Кровь становится горячей. Чувствую, как мой жилет начинает дымиться.