Заплачено кровью

Киселёв Валерий Павлович

– Бакиновский! Берите взвод Шажка и поезжайте найдите полковника Гришина. Доложите, что Ивашечкин снял нас отсюда на охрану штаба армии.

Найдя штаб армии в густом ельнике, припорошенном снегом, Шапошников представился первому попавшемуся полковнику.

– Займите батальоном круговую оборону по всему периметру расположения штаба, - приказал полковник.

"Ну вот, еще не лучше: потом батальон и не собрать будет", - огорчился Шапошников.

В лесу, где расположился штаб 3-й армии, бродили группы людей, что-то зарывали, жгли какие-то бумаги, тут же

ели, сидя на снегу. Многие спали на нарубленном лапнике, прижавшись, друг к другу.

Вечером полковник Гришин сам нашел Шапошникова. С ним было несколько конных.

– Ты как здесь оказался? Почему меня не искали?

– Полковник Ивашечкин приказал охранять штаб армии.

– Срочно собирай батальон и выводи его вот сюда, смотри на карту... Гришин открыл планшет, - Борщево - Литовня. Здесь будем прорываться. Ищи меня в домике лесника вот здесь. Жду завтра к восемнадцати часам. Пойдем ночью.
– Гришин нахмурился и тяжело вздохнул: - Есть сведения, что против нас действуют части еще двух дивизий, кроме восемнадцатой танковой. Да, обстановочка... Надо бы изо всех сил держать сейчас Гудериана за хвост, а то он и до Москвы дойдет...

Гришин, когда узнал, что они в окружении, подумал, что гитлеровцы свои главные силы бросили вперед, по большаку на Тулу, но это оказалось не так, и против них были оставлены крупные силы, так что надеяться в этот раз на легкий выход из окружения было нечего. Была лишь надежда, что выйти на восток лесами будет все же проще.

– Что делать с обозом?
– спросил его Шапошников.

– Все еще таскаешь? Давно пора бросить. Возьми все, что можно, продовольствие, прежде всего, а остальное - закопать или сжечь.

624-й стрелковый полк майора Тарасова, 11 октября брошенный под деревню Алешенка для нанесения отвлекающего удара, мысленно был списан Гришиным с баланса сил дивизии, поэтому он удивился и обрадовался, когда комиссар полка Михеев нашел его днем 14 октября в лесу под Литовней.

– Как ты нас нашел? Задачу выполнил? Что с полком?
– быстро спрашивал его Гришин.

– Бой вели весь день одиннадцатого. Уничтожено до трехсот гитлеровцев, тридцать пять автомашин, четыре орудия, две бронемашины, танк, - хмуро и устало докладывал Михеев, - Держались бы и еще, но к противнику из Навли подошло сильное подкрепление: двадцать танков и до двух батальонов пехоты.

– Потери большие?
– спросил его Гришин.

– Почти ничего не осталось. Раненых двадцать повозок...

– Да, плохо. Сейчас мы пойдем на прорыв, будешь идти вторым эшелоном. Где у тебя командир полка, не потеряли?
– спросил Гришин, - Не прозевайте, когда прорвемся, а то останетесь здесь.

Михеев пошел к своим людям. Колонна его полка, сбившаяся повозками в кучу, на первый взгляд представляла внушительную силу, но боеспособность ее равнялась нулю. Люди были измотаны до предела, раненые на повозках стонали, беспрерывно просили пить, медики еле держались на ногах от усталости, атмосфера и настроение были гнетущими. Все понимали, что близятся события, которые решат судьбу каждого, кто оказался в этом лесу.

Старший лейтенант Шкурин, или,

как его звал Михеев - Саша, потому что он годился ему в сыновья, в 624-м полку находился всего три недели, но успел зарекомендовать себя настоящим бойцом и коммунистом. Под Алешенкой он по своей инициативе принял командование ротой, когда командир был ранен, дрался умело и отчаянно: почти все автомашины из тех тридцати пяти были уничтожены его ротой, сам Шкурин гранатой подбил бронетранспортер, да и немцев уложил с десяток. За этот день он ни разу не вспомнил, что он не командир стрелковой роты, а уполномоченный особого отдела полка.

– Сколько у тебя сейчас в роте людей?
– спросил его Михеев.

– Двадцать два человека, политрук Кравцов и я.

– Саша, тебе придется идти на прорыв последним: надо обеспечить вывоз раненых. Сам сопровождай повозки и смотри за всем. Я в тебя верю...

– Конечно, товарищ комиссар, я понимаю.

– Себя береги, на рожон не лезь...
– голос у Михеева дрогнул.

– Надо бы построить людей и поговорить, товарищ полковник, - подошел к Гришину полковой комиссар Кутузов, начальник политотдела дивизии.

– Да-да, обязательно. Заодно и задачу доведем.

Минут через десять к Гришину, сидевшему на пеньке с картой, снова подошел Кутузов.

– Люди построены, товарищ полковник.

– Скажите сначала вы...
– Гришин тяжело поднялся с пенька и посчитал глазами выстроившихся на поляне людей.
– "Человек двести всего...".

– Я из полка Тарасова не строил людей, пусть отдыхают.

– Правильно. Начинайте.

– Товарищи!
– громко и уверенно сказал Кутузов.
– Сейчас мы пойдем на прорыв. Все вы представляете, что нас ждет. Не хочу от вас ничего скрывать, будет очень тяжело. Многим из нас придется погибнуть, но идти надо. Если будем действовать дружно и смело, то задачу выполним и останемся живы.

Гришин смотрел на осунувшиеся, усталые лица своих бойцов и думал: "Если к утру останется нас хотя бы половина...".

– Лукьянюк! Сколько здесь ваших людей?
– спросил Гришин командира батальона связи.

– Человек пятьдесят, товарищ полковник. Те, кто в маскхалатах, все мои.

Остатки батальона связи выделялись в строю не только внешним видом (остальные были кто в чем - в фуфайках, в шинелях), но и какой-то внутренней слитностью. Чувствовалось, что эта группа - коллектив, боевая единица.

– Кто не уверен в себе, пусть выйдет из строя, - продолжал Кутузов. Пойдете со вторым эшелоном.

Строй не шелохнулся, казалось - наоборот, все после этих слов еще больше слились воедино.

– Товарищи! Запомните, что в этот бой все идем коммунистами!
– закончил Кутузов.

– Командиры подразделений - ко мне, остальные - разойтись, скомандовал полковник Гришин.

Никогда еще ему не приходилось продумывать план боя в такой обстановке и такими силами. Названий подразделений и частей вроде бы и много, но сейчас нельзя было оперировать привычными мерками. Наиболее боеспособной единицей оказались сейчас не стрелковые полки, а батальон связи.