Заплачено кровью
Шрифт:
Вдруг в одной машине сильно рвануло и через ребра, на которых крепится тент, во все стороны полетели десятки разноцветных ракет.
– Вот и фейерверк по случаю победы, - улыбнулся Вольхин.
– Всем обратно!
– подал команду лейтенант Михайленко.
– Дело сделано.
– В общей сложности сто пятьдесят автомашин с боеприпасами, обмундированием, продовольствием, - радовался победе полковник Гришин. Такого успеха и ожидать было невозможно в наших-то обстоятельствах! Петр Никифорович, - обратился он к Канцедалу, - Сейчас же запиши всех отличившихся.
Рано утром к колонне немецких автомашин у хутора Гремячего подошли два наших Т-34.
– Эй, кто тут старший?
– из башни вылез чумазый танкист.
– Мне сказали, что здесь должны стоять два бензовоза.
Лейтенант Червов показал машины танкистам, они быстро зацепили их тросом и утащили в деревню. А минут через пять на колонну снова вышел танк, на этот раз - немецкий, встал метрах в двухстах и начал методично поливать дорогу из пулемета.
– Не мог ты раньше подойти, ох и получил бы по зубам!
– ругался Червов.
По танку выстрелила наша сорокапятка, единственная, оставшаяся в отряде полковника Гришина, и танк перенес огонь на нее. От второго попадания у танка заклинило пулемет. Он выстрелил болванкой и одна из сосен, стоявших за дорогой, переломилась пополам.
– Снаряды кончились!
– закричал кто-то из артиллеристов.
– Эй, кто там, в передке еще есть! Принесите скорее!
Лейтенант Червов, все это время лежавший за обочиной как раз напротив танка, привстал, чтобы сбегать за снарядом, но в эту же секунду что-то сильно ударило ему под мышку. Рука сразу онемела, по всему телу разлилась чудовищная боль.
– Что с тобой, лейтенант?
– подполз к нему Вольхин.
– Рука...
– простонал Червов.
– Ну и везучий же ты, Андрей. Смотри, чем тебя: болванка! Всю лопатку сплющило. Хорошо еще, что не в лоб, - говорил Вольхин, оттаскивая Червова в сторону.
– Ничего, пройдет. Благодари бога, что у него не снаряды, а болванки оказались, и то калибра тридцать семь миллиметров, а то - конец бы тебе. Да и эта болванка: ладно что под мышку, а не в лоб.
Червов лежал бледный от пережитого потрясения и страха.
Они подружились с первого взгляда. У обоих было такое чувство, что знают друг друга давно. Что их сблизило - может быть, то, что один не имел подчиненных, хотя и был лейтенантом, как Червов, потому что занимался радио, а другой не имел их, потому что потерял свою роту. Оба они были в эти дни как бы сами по себе, хотя и среди людей, это их и сблизило.
– Сейчас я тебе попить принесу, - сказал Вольхин Червову.
У немецкого танка заглох мотор. Не стреляло и наше орудие - снарядов ему так никто и не подал. Несколько минут бойцы, лежавшие в придорожной канаве, напряженно ждали, что же будет дальше. Наконец, у танка заработал двигатель, он дал задний ход, круто развернулся и уполз за бугор.
– Зажигай машины!
– услышали все знакомый голос лейтенанта Михайленко.
– Отходим в деревню!
Минут через десять на дороге дымными
Полковник Гришин после боя у Гремячего почти сутки ждал сведений от своих разведгрупп, посланных в разные стороны километров на пятнадцать. Крупных сил немцев в близлежащих деревнях не было, а одна из разведгрупп принесла весть, что параллельно их маршруту, чуть севернее, движется большая колонна наших.
Это были остатки 269-й стрелковой дивизии.
– Будем соединяться с ними, - решил полковник Гришин.
– Яманов, готовьте людей к движению.
Лицо одного из танкистов, ремонтировавшего траки, показалось Гришину знакомым и он, пока собиралась и строилась колонна, подошел к нему.
– Здравствуйте, товарищ полковник, - улыбнулся танкист.
– Что-то лицо ваше мне знакомо, лейтенант.
– А я вас еще вчера узнал, товарищ полковник. Помните Оршу? Вы тогда на машине подъехали к нашему эшелону, меня как раз хотели вносить в вагон.
– Да-да, вы лежали на носилках, раненный в обе ноги, - и полковник Гришин вспомнил этого лейтенанта.
Тогда Гришину, только что приехавшему на фронт, было интересно узнать: как там, в бою. На путях как раз стоял санитарный эшелон, грузили раненых, и Гришин, обратив внимание, что лейтенант-танкист очень похож на него в молодости, заговорил с ним. Лейтенант был ранен под Минском, чуть ли не ползком добирался до Борисова.
– И уже снова воюете?
– удивился Гришин.
– Я тогда целых три недели в госпитале пролежал. Потом попал в эту бригаду, в августе еще раз горел, а как на этот пересел, так пока везет. Не машина, а чудо. На ней вообще не страшно воевать.
– Как ваша фамилия, лейтенант?
– Клюшин, товарищ полковник. А что?
– Может быть, встретимся. А то - оставайтесь у меня в дивизии.
– Нет, мне надо искать своих. Не имею права.25
Колонна капитана Шапошникова, численностью около ста человек, после того, как ночью прошла станцию Локоть, мелиоративные каналы, пять суток двигалась сплошными лесами, не встречая ни немцев, ни своих. И все пять суток люди ели только ягоды.
На исходе этих пяти суток лейтенант Степанцев, которому было поручено кормить отряд, вышел со своей группой на окраину лесной деревушки. Было тихо, не слышно было и собак - верный признак того, что немцы здесь проходили, и, возможно, стоят и сейчас.
Пройдя к крайней избе, Степанцев увидел женщину, она копошилась в огороде.
– Тетя, тетя, - тихо позвал ее Степанцев.
Женщина, увидев его, от неожиданности охнула и села на ботву.
– Немцев у нас полная деревня, уходите, - и замахала руками, оглядываясь по сторонам.
Близко послышалась немецкая речь, и Степанцев, не оглядываясь, побежал к своей группе, залегшей в кустарнике. Вслед ему ударила автоматная очередь, потом еще и еще.
– Немцы в деревне - сказал он Шапошникову, с трудом дойдя до стоянки отряда.