Заплачено кровью
Шрифт:
– Может быть, возьмем ее с боем?
– предложил Наумов.
– Какой там бой...
– рассердился Шапошников, - Люди еле бредут. Я сапоги снимать боюсь - так ноги опухли.
– Иоффе поймал гуся, а нести сил не было, - рассказал Степанцев, - Так и бросил. Это скажи ему до войны, что не хватит сил поднять гусака...
– Пока как следует не поедим, в бой ввязываться не будем, - сказал Шапошников медленно, но твердо, - Попробуйте сходить в деревню, что за полем. Пизов там проходил мимо, немцев еще не было.
С трудом добрела
– Нам бы поесть...
– вежливо сказал Степанцев председателю.
– Конечно, конечно, товарищи. Заходите в дом, жена накормит, предложил председатель, пожилой лысый мужчина в стареньком пальто.
– Да ведь нас не пятеро, в лесу еще сто человек.
– Тогда мы вам щей наварим, с мясом!
Капитан Шапошников, увидев, как к стоянке отряда подъехала лошадь, а на телеге стоят две бочки и от них вкусно пахнет щами, почувствовал, как закружилась голова.
– Товарищ капитан, я обед привез!
– услышал он голос Степанцева, - В деревне немцев нет, жители приглашают к себе. Можно и переночевать.
Бойцов, съевших по котелку наваристых щей и опьяневших от сытости, с трудом удалось поднять.
Колонну мокрых, пошатывавшихся от утомления красноармейцев, еще на окраине деревни встретила толпа женщин.
– Родимые, да какие же вы все...
– заплакала одна из них, утирая глаза кончиком платка.
Женщины обступили бойцов, ребятишки совали ломти хлеба, картофелины.
– Куда ж вы пойдете, такие слабые, не дойдете, - запричитала одна из женщин, подойдя к Шапошникову.
– Оставайтесь, вон у нас невест сколько. И немец, говорят, уже Москву взял.
– Замолчи, дура, - оборвал ее председатель.
– Дяденька военный, - подошел к Шапошникову мальчишка лет десяти, - а вы у нас правда насовсем останетесь? А ведь правда, что наши все равно победят?
– Победим обязательно, - ответил Шапошников.
– Нельзя не победить.
У него от этих детских вопросов и таких доверчивых синих глаз навернулись слезы.
– Как же вы, вот так все идете и идете? Давно?
– спросил его председатель.
– От Десны, третью неделю.
– А ночуете где?
– На земле, как же еще, - просто ответил Шапошников.
– Да-а, - участливо протянул председатель.
– И погода как нарочно, вот-вот морозы ударят.
– Скажите, а в соседних деревнях есть немцы?
– спросил Шапошников.
– Про все не знаю. Они только проезжали, а на постое нигде нет. На большаке их много, каждый день прут и прут, конца не видать. На Москву, вздохнул председатель.
– Стало быть, не взяли еще столицу нашу. Ночевать будете, или дальше пойдете?
– Если не прогоните, то заночуем, - ответил Шапошников.
Военфельдшер Иван Богатых, потерявший своего друга Романа Хмельнова в первые дни окружения, несколько дней сильно переживал, тосковал, и начал, было, свыкаться
Оба, не смотря на страшную, отупляющую усталость, обрадовались друг другу, как родные после долгой разлуки.
– Как ты нашел нас, Рома?
– удивился Богатых, - Ты же в Трубчевск уезжал!
– Это, конечно, просто чудо, что я вас встретил, такое только в кино и в книжках бывает, - начал свой рассказ Роман Хмельнов, - Поехал я тогда в Трубчевск, раненого лейтенанта отвозить, а мне каждый встречный говорит, что там немцы. Я не верю, доехал, сдал раненого в медсанбат и обратно. А вы уже ушли... Где полк искать, куда идти - не знаю. Кругом лес и ни души, где мы стояли. Сначала примкнул к какой-то части в Салтановке, но после боя с немецкими кавалеристами все разбежались, дальше шли мелкими группами. Потом опять примкнул к какой-то большой группе, но они нас что-то недружелюбно встретили. Утром проснулся - нас всего трое, остальные ушли, не сказавшись. С ними вот и набрел на тебя. Вижу - огонек, надо, думаю, погреться, а тут ты сидишь. Я глазам своим не верю, думаю - от голода мне кажется.
– Да ты ведь есть хочешь! Давай я тебе щей налью настоящих! Ложку не потерял?
– С собой. Хотя дней десять уж, как за голенищем сидит, нечего было хлебать.
– А сапоги у тебя каши просят, - Богатых посмотрел Хмельнову на ноги.
От его сапог остались одни верха, ступни были перевязаны тряпками и веревками.
– Не обморозился? И пальцы наружу!
– Утром не чувствую, а потом расходишься и ничего.
– Я тебе лапти дам, у меня есть запасные, выпросил у одного деда.
– Щи замечательные, корыто бы съел. А запах...
– очищал котелок Роман.
– Это из предпоследней нашей лошади. Адъютант Князева целый час плакал, просил не убивать, так было жалко. Красавица, вся белая, как у Чапаева. А ее в кусты и в ухо из нагана... Последняя лошадь утонула сегодня в болоте, не суждено ей было быть съеденной.
– Я гляжу - ты даже побрит, - удивился Хмельнов.
– А как же. Стараемся не распускаться, комиссар не дает. Даже строевые записки начальнику штаба каждый день подаем. Вчера одного бойца чуть не расстреляли: украл в деревне кусок сала. Помиловали только после коллективного плача женщин.
– А много вас в колонне?
– Человек семьсот, весь полк. И майор Князев, и Александровский, комиссар. Все так вместе и идем.
– А как же кормитесь, столько народу...
– Лошадей ели, но обычно - что в поле найдем: картошка сырая, свекла, калина. В деревнях иной раз покормят, а бывает, что и отказывают, упрекают, что не можем Родину защитить. И то верно: по своей земле идем, а как воры, по лесам да оврагам, кусок хлеба просим. Хорошо еще, что на немцев ни разу не напоролись, а то патронов на один бой осталось.