«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева
Шрифт:
Ее могли убить сразу, в ту же минуту. Но нет. Не убили. Начали уважать.
Все это продолжалось, пока ее едва живую, доходягу, не перевели с общих работ в контору.
Началась так называемая вечная ссылка.
Интересно, что знали эти красномордые чиновники о вечности?
Исправительно-трудовые работы – это не просто ссылка, то есть проживание в
На советско-сталинском уровне – оскорбительная жизнь, полная унижений, абсолютная зависимость от начальников, которые могут на тебя настучать, ограбить, отняв последнее, – особенно худо, когда забирали теплые вещи, – могут изнасиловать. Круглосуточная зависимость от людей с оружием, которые за тобой присматривают.
Что такое жить в Дудинке, в одном из балков? То есть в вагончике без колес? Их выстраивают по кругу в кольцо. Потому что в пургу ничего не видать, мгла, и если выйдешь по нужде, если не уткнешься пусть даже в чужой балок, можешь не вернуться, замерзнуть.
Жить в Дудинке – это значит, жить на Крайнем Севере, за полярным кругом, где полгода ночь, мгла, а потом восход солнца встречают на берегу Енисея как праздник, и полгода день.
И на воле-то не очень удобно и комфортно. А под надзором – кошмарный сон.
Вольный работу кончил, да скорей домой, к печке, горячего поесть. А ссыльный – как Мария в своей конторе, – сначала шмон по полной программе, чтобы чего запретного не пронесла. А пока обыскивают, пока карманы-то выворачивают да шарят под юбкой, может, кстати, уйти автобусик или вездеход. И тогда два, три километра по занесенной снегом дороге – к своим балкам. К своим огонькам, что едва мерцают вдали.
И так каждый день. Начиная с зимы сорокового, всю войну и после войны.
Тут тоже повышают по службе, – точнее, эффективно используют! – и Мария стала вроде начальницы. Но в остальном неволя есть неволя.
Однажды подруга уговорила Марию сходить к местному хироманту. Ну так, ради интереса. В ту пору предсказателям
Мария, вернувшись в свой балок, лишь рассмеялась: хоть и наговорили всякой чепухи, так хоть немного развлекли.
Однако через какое-то время предсказания стали сбываться. Отбывать срок в Норильск прибыл ее брат Павел. Потом освобождение, поездка в Грузию, снова арест, но реабилитация, материальная компенсация, квартира, бесплатные путевки в крымские санатории… Предсказания оказались правдой.
После второго ареста и нового срока бабушка, получив от матери Косарева известие, что «Лена заболела той же болезнью», принялась немедленно хлопотать, чтобы Лену также перевели по месту ее ссылки. Где они могли бы жить вместе.
Мария Викторовна написала Поскрёбышеву.
Наверное, это был правильный выбор. Напиши она Сталину, который к тому времени устроил параноидальные гонения на «космополитов», кто знает, какими бы последствиями обернулась для нее эта просьба.
Бабушка позже говорила: больше всего она опасалась, будто Поскрёбышев не вспомнит ее.
Какая-то Мария Нанейшвили, из какой-то ссылки просит за дочь? Но на этот счет она волновалась напрасно. У Александра Николаевича была феноменальная память! От природы. Он помнил все имена и телефоны наизусть, никогда их не записывал, и можно было только себе представить, что значит – забыть телефон министра, с которым просит его связаться Сталин.
Поскрёбышев испытывал известную симпатию к некоторым людям: к полярникам, летчикам, крупным писателям, типа Горького, а также к Косареву. Не осталось свидетельств, встречались ли они за городом, выпивали ли на даче. Я по крайней мере никогда не слышала от бабушки, – которая и без того не слишком любила вспоминать годы мук и унижений! – чтобы Косаревы и Поскрёбышевы дружили семьями. Но по крайней мере, с Александром Васильевичем Косаревым Поскрёбышева объединяла ненависть к Берии.
Конец ознакомительного фрагмента.