Заповедник, где обитает смерть
Шрифт:
– Мы же сами планировали нечто подобное, – напомнил ему Алексей.
– Ага, но только в конце игры. А теперь, если кто-то из нас типа того… Придется и в самом деле участвовать.
Волошин попытался убедить друга в том, что сейчас надо переждать, а затем инсценировать гибель Минтона, и тогда Филатов мог оказаться одним из наиболее вероятных претендентов на победу. А потом уж они вдвоем что-нибудь придумают.
– Нет, – сказал Иван, – я не хочу больше играть в ваши дурацкие игры – у меня другие планы на жизнь.
Тогда Волошин предложил убрать Вампира.
Иван покачал головой:
– Зачем?
– Так ты хочешь продолжить игру? – спросил Алексей. – Хочешь реальных перестрелок?
Иван поежился:
– Нет, конечно. Я даже не за себя волнуюсь. Ведь может пострадать Эмма. Шальная пуля может убить ее. Мне тогда будет очень неприятно сознавать, что я стал невольным виновником гибели такого прекрасного человека. Надо придумать, как я смогу выскочить из-под огня и спасти любимую. Мы с ней уедем в безопасное место. Точно, я спасу ее. А ты уж…
– А меня ты спасти не хочешь? – спросил Волошин. – Или ты хочешь оставить меня в котловане? Пусть кто-то бросает в меня камни – лишь бы не ты?
Зря, конечно, он так сказал, потому что Филатов закричал. Вернее, хотел крикнуть, что все вокруг сволочи, но сразу же сорвал голос и задохнулся, захрипел от усилия, у него выступили слезы. Иван зажмурился, чтобы удержать их, потом закрыл лицо ладонью и вдруг заплакал уже по-настоящему: спина его сотрясалась и руки дрожали. И все это в наступившей внезапно тишине, как будто кто-то выключил звук во всем мирозданье. Иван медленно вышел из кухни.
– Простите, Вера, – тихо произнес Волошин, – теперь вы видите, в какую игру мы вас втянули. У вас есть время исчезнуть.
– Неужели вы думаете, что я с самого начала не поняла, куда вы вляпались? – так же тихо ответила Вера. – И если не уехала сразу, то почему вы думаете, будто я брошу вас сейчас, когда с Иваном Сергеевичем творится такое…
– Спасибо, – шепнул Алексей.
Подумал немного и пошел утешать Ивана. Вышел в коридор и вдруг понял, что улыбается. Только отчего? Непонятно.
За щель между шторами уцепилась луна. За окнами было тихо – весь мир спал или притворялся спящим. На душе Волошина было тревожно и пусто, может быть, поэтому он лежал, не смыкая глаз, глядел на серебряный рубль между шторами и пытался хоть о чем-то задуматься. В голове по-прежнему свистела тревога, не мешая, впрочем, мыслям отдыхать. Тревога, опасность, страх и ничего другого в жизни, и только сейчас Алексей с удивлением понял, что более всего его угнетает одиночество – не будь этого ощущения беззащитности, тоска не так грызла бы его сердце. Он захотел вспомнить Надю: ее глаза, голос, привычки, но образ таял и растворялся, как ночная бабочка в темноте у изголовья. Да и сама ночь бледнела, а затем и вовсе исчезла. Но и день не пришел – только бледный свет, туман между серыми деревьями и убегающая в неизвестность лыжня. Все это дрожало, изображение рябило, забиваемое мелкими и частыми снежинками, ветер заметал лыжню. Где-то щелкнул выстрел, вороны слетели с сосны, и ветер рванул вслед маленькой фигурке.
– Надя! – крикнул Волошин. Попытался броситься за девушкой и по пояс провалился в сугроб. – Надя, –
А Надежда стремительно мчалась к горизонту, пригнувшись и не оборачиваясь, потому что вслед ей улюлюкала вьюга.
Алексей проснулся. Луна скрылась, лишь зеленая дрожащая точка звезды мелькнула и растворилась. Не хотелось ни спать, ни лежать в этой комнате. Он поднялся. Включил лампу, сел на постели и долго не одевался – просто сидел и разглядывал бабочку на стене, стараясь не замечать три слова, написанные детским почерком. Почему-то ему было стыдно за искреннюю фразу, обращенную к нему, недостойному этих слов.
Спускаясь по лестнице и стараясь ступать тихо, Волошин взглянул вниз и замер: в кухне горел свет, и за столом сидела Вера. На ней была футбольная майка с красными и черными полосами – форма клуба «Милан» с номером «10» на спине. Вера сидела неподвижно и прямо, положив руки на колени, стол перед нею был пустым, и на матовой столешнице отражался голубой свет горящей газовой конфорки. Девушка вскинула глаза на подошедшего Волошина и ничего не сказала. Взглянула и снова опустила взгляд.
– Я тоже не могу заснуть, – сказал Алексей.
– Это от работы: глаза устают от монитора, а мозг продолжает обрабатывать информацию. Потом открываешь глаза, а уже утро – компьютер убивает сны.
– Простите, что заставляю вас так напрягаться.
– Не стоит извиняться: работой унизить нельзя.
– И любовью, – добавил, не подумав, Алексей.
Сказал, а потом сам растерялся оттого, что ляпнул. Хотел перевести разговор на другую тему, но не знал, о чем говорить, и потому пауза затянулась.
– Небо ясное, – наконец нашелся Алексей. – Завтра морозец будет.
Он глядел в сторону на газовую конфорку, потому что чувствовал – девушка смотрит на него, ожидая, вероятно, других слов. Пришлось пройтись по кухне, но мыслей не прибавилось. Дойдя до двери, Волошин обернулся, посмотрел на «10», и вдруг ему захотелось подойти, встать на колени и по очереди поцеловать и единичку, и нолик, а потом прижаться лбом к худенькой спине и застыть, ничего не прося, не говоря ни о чем. Желание было таким сильным, сердцу так захотелось прикосновения к теплу, что Волошин отступил на шаг. Чтобы не поддаться вдруг нахлынувшему безумию и не напугать эту женщину-подростка, Алексей выскочил в коридор и только после этого почувствовал, как сладостно заныла душа, как внутри его птицей забилось сердце, ударяясь о прутья тесной грудной клетки.
«Что это со мной? – подумал Волошин. – Наваждение какое-то!»
Но подумал с непонятной для себя радостью. Не хотелось никуда уходить, захотелось остаться на кухне подольше, может быть, навсегда, просто сидеть и смотреть на два голубых огонька в глазах девушки, сидеть молча, а если и говорить о чем-то, то только о самом важном – о погоде или о любви к животным. Но это придется отложить, потому что жизнь долгая, и когда-нибудь можно будет ни о чем не думать, кроме как о погоде. А пока есть дела поважнее, но которые хочется забыть поскорее и убежать от них далеко по небесной лыжне в край, где даже зимой поют птицы. Тогда зачем уходить куда-то, тем более не пожелав спокойной ночи?