Заповедник Сказок 2015(Том 5)
Шрифт:
— Приноси своего котёнка.
Не помню, когда плакал в последний раз. Наверное, в самом раннем детстве. Но когда услышал эти её слова, честное слово, думал, разревусь как маленький.
Так что не жизнь это была, а сказка. И длилось это счастье чуть больше года.
Но, знаете, есть такие люди, для которых нет ничего святого. И они, к сожалению, непременно появляются на пути каждого. Так случилось и с нами.
Видимо, кто-то из знакомых и незнакомых легалов-нелегалов где-то кому-то рассказывал об Игоре с Астрой, о нас обо всех. И, вполне возможно, сделал это совершенно искренне, без задней мысли. И это услышал как раз такой — тьфу, даже человеком его назвать
— Кхе, — вежливо намекнул ассистент.
— Да? — режиссёр оторвался от экрана.
— Рекламу давно пора пускать.
— Пора? — удивился режиссёр. — Ладно, только давай побыстрее. И покороче — мы ведь уже сунули лишние ролики, так что этот блок урежь.
— Вы же сами говорили: деньги, — растерялся ассистент.
— Ну… — режиссёр смутился, замолк, с преувеличенным вниманием глядя на экран, где замелькали яркие картинки надоевших стиральных порошков и кухонных роботов.
— Да? — решил переспросить ассистент, подождав несколько минут.
Режиссёр, промолчав ещё какое-то время, спросил:
— Как рейтинги?
— Секундочку… — с готовностью отозвался ассистент и поколдовал над клавиатурой. — Ого! — вдруг воскликнул он. — Ещё чуть-чуть, и дотянем до нормы!
— Давай-ка закругляйся с рекламой, — оборвал его режиссёр. — И знаешь что? Ролик футуристской межконтинентальной церкви попридержи, он целых две с половиной минуты идёт. — Заметил изумлённо вытаращенные глаза ассистента и пояснил: — Скажу тебе по секрету, религиозные конфессии нам, вообще не платят, нас государство заставляет крутить их ролики. Так что благотворительностью займёмся в другой раз. Ну же, шевелись, и так уже вон сколько пропустили!
…Таких денег нам вовек было не собрать. Даже если всё продать, вплоть до дома. И потом, мы побаивались, что это будет не выход. Ну, откупимся мы от него раз. Так он потом опять заявится, снова шантажировать будет. Ещё больше захочет. Но выбора у нас так и так не оставалось. Да и не имело смысла загадывать на будущее, когда надо решать срочную проблему. Весь день мы отчаянно размышляли, где бы раздобыть денег. Ближе к вечеру нас придавила препоганое состояние полной безнадёжности…
И тут грянул гром — по новостям объявили об амнистии.
То, что амнистируют ещё не родившееся третье поколение, нас не взволновало — куда больше нас озаботило то, что система готова была принять нелегалов. Когда мы об этом услышали, то просто замерли на своих местах, потеряв дар речи, и даже старались не смотреть друг на друга. И особенно — на Астру с Игорем. Наверное, именно поэтому никто, кроме меня, и не заметил, что Астра не просто побледнела, а прямо-таки побелела. Отыскала взглядом Игоря, и столько было непонятной мне боли в её глазах, что у меня сердце защемило. Что до остальных… Могу поспорить на что угодно — каждый в тот миг подумал о том же, о чем и я. Государство гарантирует любому нелегалу восстановление в системе со всеми правами и выдачу жизнекарты. Сроком не менее чем на год и не более, чем на десять лет. То есть любому из нас можно заявиться в центр утилизации, получить несколько лет жизни, продать часть и — вот они, искомые
Так мы и разошлись по своим углам — в куда большем смятении, чем до этого. Полагаю, никто не спал той ночью — размышлял, что делать. Наверное, готовился про себя к визиту в центр утилизации. За себя точно могу сказать — я готовился. Вернулся с работы очень ранним утром и решил, что непременно пойду. Сразу же, пока кто-нибудь другой не собрался. Мне-то должны дать все десять лет — я ведь несовершеннолетний. А вот дяде Коле вполне могут выделить всего год. Скажут, что раз ему за сорок, то и нечего на него тратиться. С них станется.
Я не успел…
На кухне плакала Астра — навзрыд. У меня сердце ушло в пятки — я сразу понял, что случилось что-то страшное. Подошёл к ней тихонько, уже собрался было спросить, что произошло, и тут увидел на столе пухлый конверт, из которого выглядывали уголки банковских чеков и жизнекарта. С фотографией её отца. И остатка на ней значилось всего два дня.
Павел Семёнович, Павел Семёнович… Он ведь сильно, очень сильно переживал, что ничем не может помочь дочке, что только отягощает ей жизнь. Что он совсем бесполезен. У Астры, когда она слышала такие слова, на глаза наворачивались слёзы. Она обнимала отца и говорила:
— Ну что ты такое выдумал? Какая обуза? Ты ж мой папка. Единственный родной человек. Я же тебя так люблю!
Эх, Павел Семёнович… Мысль о том, что уже ничего нельзя изменить, просто оглушила меня. Я обнял Астру. Она долго ещё плакала. А я гладил её по волосам, смотрел на мигающую жёлтыми цифрами жизнекарту и думал: как это нелепо, что у маленького пластикового прямоугольника столько власти над человеческой жизнью…
— Что такое? — возмутился режиссёр.
— Так ведь пора, — оправдывающимся голосом ответил ассистент.
— Ёлки… Но только не дольше двух минут. Выбираем самых крупных. Долой производителей мелкой бытовой техники и продуктов питания. Ставь рекламу пневмобилей, голографической компании и центра синтетических имплантантов. Всё. Ах, да, и нашей «Уйди красиво». А потом сразу же на прямую трансляцию, ясно?
…Той ночью выпал снег, и наутро город было не узнать. Белые улицы, чистые, свежие и притихшие. Морозный воздух принёс с собой отвратительный запах предвкушения новогодних праздников и неразлучного с ним ожидания если уж не Деда Мороза, то, по меньшей мере, шанса — шанса перевернуть страницу и начать всё заново…
Мерзкое ощущение для того, кто знает наверняка, что этого шанса не будет.
Мы все мялись в зале и не знали, куда девать глаза. Смотрели, как Павел Семёнович застёгивает пуговицы на старом пальто, как, бессильно привалившись к косяку двери, стоит Астра, как не отходит от неё ни на шаг Игорь.
— Ну что, — деланно бодрым голосом сообщил Павел Семёнович, — пора.
Растрёпанный мохеровый шарф неаккуратно выбивался из-под его воротника, оголяя шею. Астра медленно, на негнущихся ногах, подошла к нему, потянулась его поправить.