Заповедник Сказок 2015(Том 5)
Шрифт:
— Вот так, — сказала она, заправляя шарф поглубже, — А то вся шея голая. Простудишься.
— Не думаю, что мне стоит об этом беспокоиться, — усмехнулся Павел Семёнович.
— Ой, пап, ну зачем ты? — вдруг шмыгнула носом Астра. Всхлипнула. Потом уткнулась в плечо отца, крепко вцепилась в жесткий войлочный рукав пальто и отчаянно заревела.
— Пап, ну зачем, ну зачем ты это сделал? Мы бы что-нибудь непременно придумали, — всё повторяла она.
Павел Семёнович обнял её, принялся тихонько покачивать из стороны в сторону, будто баюкая, и приговаривал:
— Тихо, тихо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо.
Постепенно Астра затихла. А он продолжал покачивать её и легонько гладить по растрёпанной голове.
Пожалуй, никогда в жизни мне не было так погано, как в то тихое утро, когда мы провожали в центр утилизации Павла Семёновича. Астра не отпускала рукав отца, а Игорь крепко держал с другой стороны её саму. Мы же шли позади. Молча. И все чувствовали себя виноватыми — в том, что это не один из нас сейчас на месте Астриного отца. Я клял себя последними словами — ведь мне бы дали десять лет! Продал бы я год — вот и деньги. И ещё девять осталось бы.
Я где-то давно слышал, что раньше, когда люди умирали сами, без утилизации, устраивали такую специальную церемонию — похороны. Собирались родные и близкие, приносили много цветов, отправлялись на кладбище, хоронили умершего и оплакивали его. Пока мы шли к центру утилизации, я подумал, что, наверное, именно так и выглядели раньше похоронные процессии. И ещё решил, что тогда им легче было: они хоронили уже умершего, а тут Астре придётся отпускать от себя живого ещё человека…
Я никогда раньше даже мимо центров утилизации не проходил. Полагаю, что и большинство из вас тоже стараются обходить их стороной. На меня они всегда действовали угнетающе: мне казалось, что, приближаясь к ним, как бы переступаешь некую черту и входишь в другой мир — страшный и безжалостный. Так оно и оказалось.
Унылое двухэтажное здание за высоченной стеной — серое, приземистое, без окон. По углам — караульные башни, на них — жерла лазерных установок. Распахнутые настежь тяжёлые металлические ворота, проход под прицелом камер… Сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы заставить себя войти в тот двор! А там, знаете… там даже воздух наполнен унынием и горем — всё это меня просто придавило. Очень хотелось бежать оттуда без оглядки. Казалось, что бетонные стены, окружающие двор, сжимаются, а небо свинцовой плитой опускается на землю. Ну, вот объясните мне, почему все муниципальные центры утилизации так похожи на тюрьмы? Зачем нагнетать обстановку? И без того погано. Или это делается специально, чтобы подавить в зародыше саму мысль о сопротивлении? Я слышал, что когда только ввели ограничение срока жизни, на территориях утилизационных центров были случаи неповиновения, массовые беспорядки. Да ведь сколько времени-то прошло! Страхуются, что ли? И почему тогда этого не боятся коммерческие утилизационные центры? Далеко ходить не надо — тот же «Уйди красиво», где я сейчас нахожусь. Входишь — и будто в рай попадаешь: цветочки, ручеёчки, рыбки с птичками, всё стеклянное, зеркальное, прозрачное… Или просто тут охрану прячут лучше? Ну да ладно. На чем я остановился? Ах, да…
Несмотря на довольно ранний час, во дворе уже находилось немало людей. Клиентов от провожающих отличить удавалось не всегда — и те, и другие были смертельно бледны и заметно нервничали. Одних провожали родственники — обнимали, целовали, торопились сказать напоследок всё самое главное,
Трудно вспоминать, как мы прощались с Павлом Семёновичем. Астра отчаянно вцепилась в него. Игорю пришлось буквально разжимать её пальцы. Она словно окаменела и долго-долго не отводила взгляда от железной двери, захлопнувшейся за отцом…
Неделя прошла как в тумане. А потом опять позвонил тот урод — как мы и боялись, потребовал ещё больше денег.
Тем вечером в зале Игорь встал перед всеми нами и серьёзно заявил:
— Только попробуйте кто-нибудь ещё сдаться утилизации. Всё равно деньгами от него не откупишься — он так и будет их тянуть. Проблему придётся решать по-другому. Так что давайте без глупостей, ладно?
А потом оставил меня, Саньку и дядю Колю и рассказал свой план. Незатейливый, но действенный.
— Слушайте, — жалобно протянул ассистент, — мы очень, просто очень задерживаем рекламу! Второй блок пропускаем…
— Да? — рассеянно пробормотал режиссёр, не отрываясь от экрана.
— Рекламу, говорю, задерживаем, — настойчиво повторил ассистент. — Влетит нам от спонсоров, разве нет? И от руководства телеканала…
— Угу… — отозвался режиссёр.
— Сергей Анатольевич! — буквально взмолился ассистент.
Тот, наконец, недовольно повернулся и спросил:
— Как рейтинг?
— Смотрите сами. Зашкаливает.
Режиссёр удовлетворённо покачал головой, глядя на небывалые цифры.
— Вот и ладно.
— Но… — попытался было возразить ассистент.
— Слушай, — прервал его режиссёр, — деньги деньгами… куда они от нас не денутся.? Не сегодня, так завтра… А вот такой рейтинг когда ещё будет!
Посмотрел на испуганное лицо ассистента. Да, молодой ещё, неопытный. Старается делать всё по инструкции. Не понимает, что на телевидении всё меняется каждую секунду, ничего нельзя запланировать заранее. Здесь — как в сёрфинге: чтобы оставаться на гребне волны, нужно быть гибче, уметь быстро реагировать, действовать по ситуации, не бояться отойти от заданной схемы. Ну, ничего — как раз сейчас начнёт учиться.
— Запускай, но чтоб не дольше минуты.
…В глубине души я почему-то не верил, что кто-то вообще откликнется. Наверное, просто давно привык к абсолютному человеческому равнодушию и думал, что вот и сейчас никто и не вспомнит, как помогали им ребята. Я ошибся. Они пришли. Почти все. Так что осуществить наш план в жизнь оказалось легче лёгкого.
Не скажу, что я горжусь тем, что мы сделали, но и не раскаиваюсь ничуть. Этот гад ничего другого и не заслуживал…