Запоздалая оттепель. Кэрны
Шрифт:
— Некогда, Анна! Своих забот полно. С ими бы справиться. Не до отдыха нынче.
— Совсем измучился. Ты глянь на себя. Весь в стружках, опилках. Устал. И никто о тебе не позаботится! — вытащила стружку из волос Кузьмы. — Замордовали тебя, заездили вовсе. А ведь не трехжильный. Кто о том вспомнит и позаботится о человеке? Посмотри, как похудел. Разве с добра? Все работой заваливают. А когда отдыхать будешь? Силы не бесконечные. Себя беречь надо! — разглядывала мужика в упор, пристально. Тот смутился под настырным взглядом бабы и спросил:
— Чего пришла?
Анна не ожидала столь прямых, грубоватых вопросов. Покраснела. И, отведя взгляд от лица Кузьмы, сказала:
— Я тоже по делу к тебе. В прошлый выходной сюда приходила. Целый день прождала. Тебя не было. Просила передать, чтобы пришел ко мне. Да видно, забыли о моей просьбе.
— Передали. Но время не сыскал.
— Ты даже не спросишь, как у нас в семье? Совсем как чужой!
— А когда родным сделался? — удивился столяр неподдельно, непонимающе глядя на бабу.
— А ведь мог, если б захотел! — глянула смело, зовуще. Кузьму даже в жар бросило.
— Ну что у тебя в доме стряслось?
— Радость. Сын отыскался. Не убили его в Чечне. В плену был все время. Даже веру ихнюю принять заставили. Но не поддался. Теперь вот дома сынок! — зарделись щеки женщины. — Может, придешь, познакомишься?
— Это твоя радость. Я ей не смею мешать. То славно, что в доме мужик объявился. Хозяин! Нынче не до скуки вам! Через лихо прошел. Долго жить будет. И тебе радость. Заступник и помощник воротился. Тепло в доме будет.
— Эх, Кузьма! Какой смешной! У сына своя жизнь. Он пару дней с нами не пробыл. Враз к друзьям, к девчонкам. Оглянуться не успею, как бабкой стану. А своей жизни не увижу. Внуками обрасту. А бабья пора — короткая. Еще немного, и старухой стану. Хотя и пожить не успела, уже забыла, как мужик выглядит и для чего я бабой родилась. Сколько лет вдовствую! Неужели так и уйду из жизни в черном платке? — глянула на Кузьму с укором и надеждой.
— Чего загодя зарываешься? Ты ж глянь на себя! Молодая, шустрая! Сыщется на твою долю человек. Еще не один к тебе в мужики запросится!
— А ты? Мне других не надо! — смотрела на мужика с надеждой.
Кузьма огляделся. Изо всех окон смотрели и слушали разговор старики, не скрывая любопытного ожидания. Чем закончится визит бабы? Уведет она Кузьму, или откажет он ей? И Кузьме показалось на миг, будто сидит он нагишом под обстрелом множества глаз. Стало неловко за себя и Анну. Позвал в комнату, подальше от любопытных.
Баба расценила предложение по–своему. Пошла рядом, гордо вскинув голову. Почти жена… Ну без десятка минут. Старухи в окнах зашептались осуждающе. Кузьма, увидев Нюрку у своего плеча, сделал шаг в сторону. Не хотел лишних домыслов.
— Входи! — открыл дверь в комнату.
Анна ждала, что он закроет дверь на крючок. И приметила — нет его на двери. Она закрывалась лишь снаружи.
«Значит, любой войти сможет, когда захочет. А может, не решаются без стука?» — вспыхнула надежда.
— Присядь. В ногах правды нет! — предложил хозяин и стал шарить в столе, чем бы угостить бабу. Но ничего не нашел. — Аня! Ты хороший человек. И хозяйка
— А ты? О себе скажи! — перебила она.
Кузьма умолк. Оглядел бабу с ног до головы.
«Пышная бабенка. Сдобная. Тело не истрепанное, тугое. Лишь на лице первые морщины плетут легкую паутинку. Да горестные складки в уголках губ печатью пережитого пролегли. Глаза не потеряли свой блеск. А губы яркой пунцовости — родной, без краски».
Все при ней. Но почему не тянет? Почему перед глазами стоит другая, насмелившаяся лишь однажды войти в баню? Она не торопилась и не торопила Кузьму. Не говорила ни о чем вслух. Робела, как девчонка. Может, потому осталась жить в душе и памяти помимо воли и никак не выгнать ее оттуда… Эта смелая. Она свое не упустит. Берет в лоб, как на фронте. Враз за грудки. Но не за душу. Анька не станет ждать. Да и чего ожидать? Не откликается сердце на ее зов. Не соглашается. А приходить к ней ночью, тайком от всех, зачем? К тому же сын вернулся. Совестно. Да и Аньке не на ночь, навсегда нужен. Но как себя заставить? Сердце, как ни сжимай его в кулак, к другой рвется. К той, которая неподалеку, по соседству живет. Сколько времени прошло? Думал, забыл ее. Да просчитался…
— Ну что скажешь, Кузьма? Иль слов не находишь? Нам ничто не мешает. Мы оба одиноки. Ты в моем вкусе. Меня знаешь. Привыкнешь. Как жена тебя устрою, как человек — привыкнешь со временем. Станешь хозяином в семье и в доме! Мне не надо твоих заработков. Лишь бы не изменял. Об остальном все знаю. Согласна! — подошла к мужику, обняла его. В это время в дверь постучали.
«Вот черт! Принесла кого–то нелегкая!» — отошла баба к столу.
В комнату вошли две старушки.
— Кузьма, голубчик наш! Ты ж не обедамши остался. Так мы принесли тебе. Поешь, соколик! Ождем и тарелки заберем. Ешь, не спеши! — поставили на стол обед и не собирались уходить.
— Я потом. Не теперь, — прикрыл обед газетой. Но бабки заволновались:
— Простынет. Ешь, покуда теплое!
— Ничего! Не беспокойтесь! Не беда, — поблагодарил обеих и указал взглядом на дверь. Бабки, извиняясь, ушли.
— А тебя здесь любят. Вон как заботятся! — позавидовала гостья.
— Анна! Не серчай! Не держи на меня обиду. Ты хорошая женщина. Может, я вовсе дурак, но не смогу к тебе! Я по–своему жить привык.
— Хорошо. Я согласна к тебе перейти! — мигом сообразила баба.
— Да не в том суть. Я отвык от семьи. Заново в мои годы начинать уже поздно. Не смогу.
— К хорошему все привыкают быстро. Ты только начни, попробуй!
— Не стоит. Я из тех, кого на аркане не удержать подле юбки. Сам по себе привык жить. Вон сколь годов дети зовут к им в дом воротиться. А я боле как до вечера — не могу. Отвык. На что тебя изводить и себя мучить? Останемся друзьями иль знакомыми, как сама хочешь. А другое, большее — не стоит пробовать. Не состоится оно промеж нами. Я себя знаю. Не хочу тебя обманывать. Хватила ты лиха и без меня. Зачем добавлять? Жизнь, она и без того короткая…