Запоздалый суд (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Ты почему Розе лошади не дал? — прямо, без обиняков спросил он бригадира.
Тот мелко заморгал, потупился и глухо, с натугой, ответил:
— Чтобы потом меня Махатайкин за это место подвесил?
— Он что, не человек, что ли?
— Спрашиваешь, будто сам не знаешь.
— Своих людей ты должен защищать, а ты председателю боишься слово поперек сказать. А еще коммунист.
— Тебе хорошо быть храбрым. Получаешь пенсию, и не малую, а мне до нее, — тут он похлопал по своей кирзовой полевой сумке, с которой никогда не расставался, — сколько еще таких надо износить…
Продолжать
С колхозного, подворья Алексей Федорович направился было в правление, по по дороге передумал и повернул к дому.
Чтобы наверняка застать секретаря райкома, лучше всего бы, конечно, предварительно созвониться: вдруг с утра в колхозы уехал. Но звонить не хотелось. И не только потому, что при телефонном разговоре мог быть Михатайкин. Позвонишь, секретарь начнет расспрашивать что да зачем, а потом скажет, что нынче занят, завтра будет в отъезде. Так что приезжай послезавтра. А откладывать на послезавтра нельзя. Он поедет сегодня, сейчас же. Авось-небось…
Райком размещался в двухэтажном старинном купеческом особняке. И место хорошее, высокое, и все в зелени.
Не часто, но и никак не реже двух-трех раз в месяц, приходилось бывать Алексею Федоровичу в этом доме. То приемные дела, то какой-нибудь семинар, то надо сдать ведомости по уплате членских взносов. Но во время этих приездов встречаться приходилось по большей части с инструкторами райкома или работниками учетного сектора. Так что с новым секретарем он более-менее подробно разговаривал только один раз: когда его утверждали секретарем партийной организации.
Было это прошлой осенью. И тогда, в разговоре, Валентин Сергеевич как бы между прочим спросил: «А как у вас личные отношения с Мнхатайкиным? Говорят, вы большие друзья?» Что он мог ответить на вопрос секретаря райкома?! Если даже и тогда уже не все ему нравилось в поведении председателя колхоза — не будешь вот так с ходу и делиться своими догадками и предположениями. А фактов у него было еще маловато. И он ответил: «Да, мы с ним давно знакомы, и друзья-то, может, не очень близкие, но хорошие товарищи». Валентин Сергеевич как бы объяснил свой вопрос: «Это я к тому, что должность партийного секретаря — особая или, лучше сказать, особо ответственная, и возможны ситуации, когда придется поступаться дружескими отношениями и дружескими чувствами. Совпадают ваши дружеские отношения с партийным отношением к тому или другому делу — хорошо. Но если не совпадают — партийная позиция, партийные отношения должны стоять на нервом месте. Интересы партии должны быть выше личных интересов… Ну, это так, к слову». И трудно было понять: то ли секретарь райкома уже что-то знает о Михатайкином «крутом нраве», то ли говорит все это так, вообще.
Вспоминая этот разговор сейчас, но дороге в приемную первого секретаря,
Дверь приемной открыта настежь. Слышен спокойный, неторопливый голос секретаря приемной, Татьяны Петровны: «Да, да, приходите, — должно быть, отвечает она кому-то по телефону, — Сегодня у него приемный день».
Услышав это, Алексей Федорович улыбнулся: оказывается, и на авось-небось иногда можно надеяться — смотри-ка, как мне повезло…
В приемной, у стола, на котором лежат газеты и журналы, сидели незнакомые ему толстоватый, средних лет мужчина и пожилая, с интеллигентным, умным лицом женщина.
Алексей Федорович поздоровался, мужчина с женщиной ответили ему коротким: «Салам!» — а Татьяна Петровна, положив трубку, вышла из-за стола и, как хорошему знакомому, подала свою полную мягкую руку.
— Садитесь, Алексей Федорович. Отдохните с дороги.
Алексей Федорович взял со стола сатирический журнал «Капкан», начал листать.
— Татьяна Петровна, а может, мне все же лучше к Валентину Сергеевичу? — спросила женщина, похоже учительница.
— Нет никакой необходимости, — мягко ответила Татьяна Петровна. — Школами занимается второй секретарь, Василий Спиридонович. Как говорится, ему и карты в руки. Вот если вопрос такой, что сам он его не решит, я вас пропущу к первому.
Поколебавшись еще секунду, женщина поднялась со стула и открыла дверь второго секретаря.
В приемную, как и везде в райкомах, выходят двери первого и второго секретаря. И сколько ни помнит Алексей Федорович, здесь всегда людно. Район большой, каждый день находятся дела, с которыми идут не к тому, так к другому. А и к третьему секретарю кто приходит — тоже приемную не минует.
Дверь кабинета первого секретаря открылась, и из нее вышел седобородый дед в кирзовых сапогах.
— Спасибо, Татьяна Петровна, — поблагодарил он.
— Не за что, Николай Константинович, — отозвалась секретарша, и к ожидающему толстяку: — Вы уж извините, секретари партийных организаций принимаются вне очереди… Пожалуйста, Алексей Федорович.
Алексей Федорович был несколько смущен таким оборотом дела, но — приглашают — надо идти.
Двери двойные: первая открывается в приемную, вторая — в кабинет. Не рассчитав толчка, Алексей Федорович вместе с распахнувшейся дверью так стремительно вылетел из нее, что сразу же очутился чуть не посредине кабинета. Резко остановился, по укоренившейся армейской привычке, точно так же, как это делал, приходя в кабинет начальника политотдела, подтянулся.
Валентин Сергеевич вышел из-за стола ему навстречу, протянул руку и, как бы давая понять, что оценил его армейскую выправку, с улыбкой приветствовал:
— Здравия желаю! — и усадил в кресло у стола.
У секретаря чуть продолговатое, открытое лицо, удлиняют его, наверное, высокий, с большими залысинами на висках, лоб и зачесанные назад волосы. На лице как-то незаметны ни нос, ни губы, а вот глаза — черные, пристальные — замечаешь сразу. Глаза смотрят на собеседника внимательно, изучающе, и поначалу под этим цепким взглядом секретаря Алексей Федорович чувствовал себя несвободно, стесненно.