Запоздалый суд (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Все дураки — одна ты умная, — огрызнулся, задетый за живое,'Ундри. — А если такая умная — так сама и пиши.
— Ты же знаешь, какой я грамотей, — уже более мирно сказала Анна.
— Ну, пусть Роза напишет. А чего мы с тобой будем в чужую жизнь вмешиваться.
— Какие же они нам чужие, думай, что говоришь, старик… А Роза — будто ты не знаешь Розу! Она же вся в отца. Гордости в ней — упрется — колхозным трактором не сдвинуть… Нет, Роза не станет писать. А у нее тут, того и гляди, не только огород могут отнять.
Ундри молчит какое-то время, думает и в конце концов — что там ни говори,
— Верно, надо написать. А чтобы запал не пропал — пот прямо сейчас пойдем да и напишем.
Старики встают со скамьи и идут в дом.
Но пока шагают к крыльцу да проходят сенями — до их слуха все еще доносятся сладкие соловьиные трели.
Роза уже укладывала дочку спать, когда пришла запыхавшаяся и чем-то возбужденная свекровь.
Уж не с Петей ли что случилось? Роза почувствовала, как разом ослабели ноги, а сердце забилось тревожно и часто. А когда свекровь протянула ей почтовый телеграфный бланк — от охватившего ее страха она даже глаза зажмурила.
Страшно, а читать надо. Буквы прыгают, сливаются и не сразу выстраиваются в слова: «Мама вышла замуж Лена». Какая мама вышла замуж? И при чем тут Лена?.. А может быть… Ну, конечно же, это не какая-то мама, а именно Лена, ее золовка, Петина сестра вышла замуж, о чем и извещает свою мать.
Успокоенная Роза крепко обнимает свекровь. Та тоже одновременно плачет и смеется.
— Вырастила и — вот… Не знаешь, радоваться пли плакать.
— Конечно же, радоваться, — горячо говорит Роза, волнуясь не меньше свекрови. — За кого вышла-то?
— Он у нее… ну, как бы сказать, сталь варит. — Свекровь опять смахивает платком слезы. — Я думаю, как бы не сгорел да Лену вдовой не оставил. Очень, говорят, опасная работа…
— Не сгорит, анне, не беспокойся.
От того, что Роза назвала свекровь «анне», назвала «мамой», им обеим радости вроде бы прибавилось. Роза глядит на свекровь — улыбается, и свекровь глядит на Розу и тоже улыбается.
— Сами ли сюда приедут свадьбу играть, или туда меня вызовут, — вслух размышляет свекровь. — Здесь-то бы, наверно, лучше.
— А ты говорила, у Лены скоро отпуск, — напоминает Роза.
— Вот она как раз и подгадывала, оказывается, под свадьбу.
— Молодец, Ленка! — Роза берет плошку с пивом и наливает в стаканы. — Выпьем, анне, за ее счастье.
Они пьют пиво, и свекровь, так же торопливо, как пришла, уходит, кидая на прощанье:
— Схожу к отцу. Авось тоже порадуется…
Что ж, пусть сходит. Авось — правильно она сказала: авось — хоть теперь дед Эхрем смягчится и за внучку порадуется…
Роза убирает со стола, укладывает дочку спать, а мыслями идет вместе со свекровью, идет к суровому, твердокаменному деду Эхрему.
Это он в свое время выгнал из дому свою родную дочь, узнав, что она беременна. По его стародавним убеждениям, дочь опозорила их род перед всей деревней. И будущая Розина свекровь жила у приютивших ее чужих людей, пока не построила свой домишко. Домишко был немудрящим, у зажиточных хозяев бани бывают добротнее и просторнее. Но и это была большая радость: свой угол! Радость, правда, скоро сменилась новой тревогой и печалью, когда она опять забеременела. Не хотела, ох, как не хотелось ей
Когда Петр вернулся со службы, поставили новый дом. Опять не так чтобы очень богатый — откуда взяться богатству? — но жить можно. Шить-то можно, но живет теперь свекровь в новом доме одна-одинешенька. И родни кругом никакой. Отец не в счет. Даже когда новый сруб на мох ставили и помочь сзывали, он не пришел. Чужие люди пришли, а родной отец не пришел. Ударился в накопительство: гусей, индеек развел целое стадо, осенью большие деньги выручает. Эхрему уже за семьдесят, а борода еще черная-черная, разве что кое-где седой волос проблеснет. Года три назад умерла жена, так оп, не долго думая, сорокалетнюю молодуху в дом привел — вот он какой этот дед Эхрем.
Жалко Розе свекровь: тяжело у нее жизнь сложилась. Она и постарела раньше времени. Еще и пятидесяти нет, а глядит старухой. И одевается — плохо, кое-как одевается. Смолоду не во что было, а теперь и есть во что, да привычки нет, вот и ходит или в темном, похожем на рабочую спецовку, платье, или в той же телогрейке. А как-то Роза сказала об этом. «Мне уж поздно про наряды думать: старуха!..» — ответила. Жалко Розе свекровь, обидно, что старухой она себя считает…
А Ленка — Ленка молодец!..
Вернулась мыслями Роза в свою избу из дома деда Эхрема и даже вздохнула облегченно. Лучше бы и вовсе о нем не думать, не вспоминать. А вот о Ленке ей думать радостно. Зимой Роза видела ее по телевизору. Ходит Ленка между двумя рядами хитроумных станков — столько во всей колхозной мастерской небось не наберется — ходит и одна с ними управляется. И такие шелка на тех станках ткет — загляденье. Надо бы деду Эхрему посмотреть на Ленку, чтобы знал, что и без его помощи внучка в люди вышла, хоть он ее, кроме как крапивницей — мол, в крапиве ее мать нашла — по-другому и не звал. Только где там Эхрему телевизор смотреть, разве он, жадюга, разорится на покупку «бесовского ящика». А к соседям идти — тем более не пойдет. А надо бы, надо бы упрямому старику поглядеть ту передачу. Может, хоть задумался бы, зачем на свете живет. Внучка его шелка ткет, чтобы люди одевались красиво, а он? Деньги копит? А кому нужны его деньги, кому они принесут радость или счастье?..
Розе хочется, чтобы Лене попался муж верный и добрый. Чтобы он ни разу не обидел ее даже грубым словом. В жизни, говорят, все уравнивается. Так вот пусть и у Ленки с матерью «уравняется»: за горе матери, за ее неудачную молодость пусть дочери будут отмерены полной мерой радость и счастье!.. А что мать побежала на радостях к своему нерадивому отцу, — что ж, ее можно понять. Она у тебя добрая, сердечная, и хоть она очень хорошо знает отцовскую недоброту, ей хочется верить, что и он вместо с ней порадуется за тебя…