Запределье. Осколок империи

Ерпылев Андрей Юрьевич

— А что еще? — послышался из хижины хриплый голос.

— Дальнейшую вашу судьбу, — не стал кривить душой оратор, — решит справедливый суд.

— Советский суд?

— А какой же иной?

— Тогда мы, пожалуй, воздержимся…

Так продолжалось еще довольно долго. Наконец «крепость» вообще перестала отвечать на выстрелы, и промокшие красноармейцы, осмелев, начали выползать из своих схронов, отряхивать шинели. Повинуясь приказу командиров, они, взяв винтовки наперевес, стали окружать зимовье, готовые рухнуть в сырую пожухлую траву при первом подозрительном звуке. Погибать за так не

хотелось никому, но и уподобляться губкам для ледяной, отдающей болотом воды — тоже.

«Авось не мне пуля предназначена, — думал каждый, ощущая холодные струйки воды по всему телу. — А так, покончим со всем этим — костерок разожжем…»

До сруба оставалось каких-то пять шагов, когда внутри четко, с равными интервалами, хлопнули два револьверных выстрела.

— Все, — пробормотал один из солдат, опуская винтовку и мелко крестясь. — Отмучились контрики. Упокой, Господи…

— Отставить, Колодяжный! — Комиссар, оставив в кустах свой рупор, приблизился к солдатам с наганом наизготовку. — Развели тут, понимаешь, поповщину!..

Внезапно хлипкая дверь избы, грохнув о бревенчатую стену, распахнулась, и на пороге вырос человек с шашкой в опущенной руке.

Был он дик и страшен на вид: с грязными, свисающими сосульками, отросшими волосами, свалявшейся неопрятной бородой, облаченный в потерявший цвет мундир. Одни лишь глаза светились на изможденном, зеленоватом лице. И отливали тусклым золотом погоны на плечах…

Призрак закашлялся, оскалил зубы не то в гримасе, не то в усмешке и пошел на попятившихся от него красноармейцев, поднимая дрожащей рукой заметно тронутый ржавчиной клинок.

Тяжелые от влаги еловые лапы вздрогнули от нестройного залпа, а человек рухнул лицом в осоку, так и не выпустив из руки шашки…

Часть 4

Всадник бледный

1

— Смотри, какой здоровый! — Петя, осторожно держа двумя пальцами, разглядывал вяло копошащееся в его руке насекомое. — Ты представляешь, сколько он сожрать мог бы?

— Между прочим, — Алеша оторвал от листа цепкие лапки, приоткрыл крышку ведра и кинул своего пленника в шевелящуюся груду. — У них на брюшке щетинки такие есть микроскопические… Одним словом, если занозишься — нарыв тебе обеспечен.

— Да ты что? — молодой человек быстро сунул вредителя в ведро и брезгливо отряхнул руку в измазанной зеленым нитяной перчатке. — А я и не знал…

— Лекцию надо было слушать, — усмехнулся Еланцев, выглядывая новую жертву. — А не витать в эмпиреях. Письмо, небось, Верочке опять сочинял? И конечно в стихах.

— Точно! — Петр Спаковский, рассмеялся, продемонстрировав отличные зубы под щеточкой юношеских усов, тщательно лелеемых и «культивируемых». — Не всем же везет с подругой жизни, как некоторым.

— Подрастите немного, молодой человек, — улыбнулся Алексей. — И вам повезет. А Верочку, простите меня, вам не соблазнить. Сию мадемуазель интересуют мужчины постарше. Уж поверь мне, Петя, старому бывалому сердцееду.

Еланцеву-младшему весной исполнилось двадцать пять, но себе, особенно на фоне шестнадцатилетнего Петеньки Спаковского, он казался солидным, умудренным жизнью мужчиной.

А как же иначе? Государственная служба — с недавних пор он заведовал центральным архивом Новой России, семейная жизнь… Что с того, что архив пока еще пустовал и занимал всего лишь на девять десятых одну, не самую обширную из комнат «Кремля», как окрестили новороссы главное здание «столицы»? Семья-то у них с Викой была самая что ни на есть настоящая — четырехлетний Ванечка уже пытался складывать буквы в слова, а годовалая Машенька — ходить. Куда там вчерашнему гимназисту, до сих пор сидящему на шее родителей и пока еще раздумывающему, какому жизненному поприщу себя посвятить.

— Подрастите! — фыркнул тот. — Легко сказать! Вам вот воинская служба не светит, господин мужчина постарше, а мне, возможно, вскоре предстоит взять в руки винтовку.

— Ну… — Алексей смутился. — Может быть, жребий тебя обойдет на этот раз? Юношей твоего возраста достаточно, а будущей осенью поступишь в университет…

— Зачем она вообще тут нужна, — нахмурился Алешин приятель. — Эта армия? Хватит и казаков, если на то пошло. С кем твой отец собирается воевать?

— Эко ты хватил! — Еланцев снял с куста сразу двух сцепившихся между собой жуков и кинул в шуршащую хитином груду. — Неужели господ большевиков внезапно поразил мор? Ты представляешь, что будет, если они обнаружат проход в Новую Россию?

— Допустим, представляю, — юноша совсем позабыл о работе и сменил позу на более удобную. — Но вряд ли им удастся прорваться сквозь «дефиле». Я слышал, что все подходы заминированы и даже мышь не проскользнет сюда…

— А если их будет много? Если мины их не задержат, а защитников Врат они выбьют оттуда? После неудачного похода господина Коренных у нас почти не осталось старых казаков, а молодых тоже не так уж и много. Кто, как не регулярная армия, защитит наши семьи, детей, стариков?

— Ну, если возникнет такая необходимость…

— Ты возьмешь в руки оружие? — перебил собеседника Еланцев. — И много вы такие навоюете, не имея опыта? Ты в цель хотя бы попадешь? Сможешь ударить штыком, как надо? Бомбу метнуть, чтобы самого осколками не посекло?

— Но…

— Вот для этого и нужен опыт военной службы. Да и не так уж и страшно это — помаршировать с винтовкой восемнадцать месяцев. В двух шагах от дома. Никто вас за тысячу верст от дома не пошлет, как на прежней родине.

— Да, не страшно… А мне вот, например, противно, что мной, дворянином, будут помыкать вчерашние крестьяне.

— Придется привыкнуть.

— Хорошо тебе рассуждать, — с хрустом оторвал насекомое от стебля Петр. — Тебе это не грозит.

— Ну, положим, не грозит по закону, — пожал плечами Алексей. — Во-первых, образование и чин — я все-таки уже губернский секретарь, [17] во-вторых — семья…

— А в-третьих, — усмехнулся юноша. — Вы, Еланцев, ваше благородие. Еланцев, и этим все сказано.

17

Губернский секретарь по «Табели о рангах» соответствовал чиновнику 12-го класса или армейскому подпоручику.