Запределье. Осколок империи
Шрифт:
— А наоборот нельзя? — буркнул бывший комдив, вспомнив комиссара. — Чтобы мне Татаренковым?
— Увы, увы… Не похожи вы на него ничуть. Так я иду за документами?
— Нет, вместе пойдем!..
«Лучше бы там остался, в Запределье этом, — рядовой Мякишев вжался в мелкий окопчик, свернувшись на его дне в позе зародыша. — И греха бы на душу не взял, и цел был бы… А все Ванька этот…»
Дивизия, в которую попал Николай, оказалась на фронте в районе Великих Лук в начале августа. Спешно сформированная,
— В атаку! — слышался голос взводного, младшего лейтенанта Петрищева, но Николай только глубже втискивался в сырую глину. — Вперед, господа-бога-душу-мать!..
Как ему удалось уцелеть в этой мясорубке, он представлял смутно. Куда-то бежал, вопя пересохшим ртом «А-а-а-а…», в кого-то стрелял, окапывался, с ужасом слыша над головой жужжание свинцовых шмелей, снова куда-то бежал… Недели, проведенные в фронтовом аду, слились в один, непомерно разбухший, как насосавшийся крови клещ. Чужой пока крови. А ну как следующий «шмель» вопьется не в товарища, с которым еще вчера хлебали из одного котелка жиденькую кашу, а в тебя?
— Слышь, Коля, — донеслось до Мякишева, и тот, с перепугу, подумал, что это Ванька.
Выбрался из той неглубокой могилы и притопал за ним, своим убийцей. Грязный, с присохшей к окровавленной груди землей…
«Нет, не хочу! — зажал он уши ладонями. — Не могу я!..»
— Слышь, Коля, — настаивал голос.
«Да это же Санька-алтаец! — с облегчением узнал Николай голос нового своего дружка. — Померещится же такое…»
— Чего тебе, Саня?
— Танки фрицевские, слышал, на фланге прорвались, — сообщил приятель. — Сейчас отступление скомандуют.
— Ну и отступим, — вздохнул мужик: стало быть, окапываться снова…
— Не надоело? — поинтересовался невидимый Санька.
— Надоело. Да что делать…
— Что делать, что делать… Фрицам сдаваться — вот что делать.
Эта мысль еще не приходила Николаю в голову. Сдаться — значит прекратить воевать. Не будет больше опостылевшей винтовки, набившей мозоли саперной лопатки, проклятого лейтенанта, грозящего всем замешкавшимся своим «ТТ»… Вспомнились шепотком передаваемые рассказы, что немцы-де воюют только с комиссарами и жидами, а простому русскому мужику их бояться нечего. Мол, после войны, когда немцы перевешают да перестреляют всех коммунистов, каждому можно будет трудиться на себя, а не на дядю, каждый сможет развернуться…
«Вот когда золото мое пригодится, — подумал Николай. — Вот когда ему настоящая цена будет…»
Бог отвел его тащить «сидор» с драгоценным грузом прямо домой. Даже щепоти не взял — все припрятал еще в лесу, в надежном месте. Как в воду глядел — плакало бы сейчас золото горькими слезками.
—
От этих слов нестерпимо зачесалось все тело под перепревшей гимнастеркой — помыться не удавалось с самого эшелона. А уж поесть чего-нибудь более существенного, кроме сухарей и водянистого пшена…
— Не спи, Колька! Прикинься мертвым и лежи. Я дам сигнал, когда выбраться.
Голос лейтенанта становился все тише, потом совсем рядом — посыпалась на спину земля с края окопа — прогрохотал гусеницами танк, послышалась чужая речь…
— Пора, Колян! Только винтарь не бери — пристрелят враз с оружием!
Николай распрямился и увидел рядом — руку протяни — двух солдат в касках и серо-зеленой незнакомой форме. Так близко видеть врага ему еще не доводилось.
— Хальт! — один из солдат вскинул винтовку, целясь Мякишеву в грудь. — Хенде хох!
— Не стреляйте! — плаксиво заголосил рядом Санька, тяня вверх руки, насколько это было возможно. — Сдаемся мы! Коль, подними руки, а то пристрелят!
Николай, вздрогнув, задрал вверх руки, перемазанные глиной. Немец сказал что-то второму, заржал и опустил винтовку.
— Коммунист? — нахмурив белесые брови, спросил второй, с коротким автоматом. — Юде?
— Не, не! Не евреи! — заторопился Санька. — Русские! Руссиш! Коммунист капут!
Немцы снова заржали.
— Комм, комм, руссиш швайн! — указал пальцем куда-то назад белобрысый, и бывшие красноармейцы поплелись в ту строну.
Так для Николая началась жизнь в плену…
После воя и грохота боя наступило относительное затишье, и Тарас подполз к Алексею.
— Жив, контра?
— Жив пока, — Коренных потер отбитое с непривычки винтовочным прикладом плечо. — Не знаю, надолго ли…
— А геолог наш все — спекся.
— Сам видел?
— Ага. Помер товарищ Зубов от потери крови. Пулей его зацепило изрядно, но в тыл не пополз. До последнего был на позиции, паренька какого-то подбадривал, патроны ему подавал… Жаль, неплохой мужик оказался, героический. Земля ему пухом.
Алексей промолчал: ему тоже понравился новый знакомый за те дни, что довелось побыть вместе. Ну что же — жизнь такая на войне. Зато не придется думать о долге перед Новой Россией и греха на душу не взяли…
— Все? Двигаем обратно? — подмигнул ему Чернобров.
— Нет, Тарас, — не раздумывая, ответил Алексей. — Ты, как хочешь, а я остаюсь.
— Молодцом! — хлопнул его по плечу бывший комдив. — Рад, что не ошибся в тебе, контра! Повоюем еще!
— Повоюем… — эхом отозвался казак.
Из снежной карусели снова угловатыми громадами наплывали вражеские танки…
— Сейчас вербовать начнут, — пихнул кулаком в бок приятеля Санька. — Вишь, начальство приехало?