Запретная любовь. Forbidden Love

Гругман Рафаэль

«До свиданья, Чан мой, до свиданья.Милый Ли, ты у меня в груди.Предназначенное расставаньеНе будьте католиками больше, чем папа римскийОбещает встречу впереди».

Модный композитор положил четверостишие на музыку, и, повторяемый шесть раз в разной тональности и ритме, музыкальный шедевр стал хитом интернета.

Солидные издания, схватившие вирус фальшивых новостей, смаковали детали и изощрялись в эпитетах, объясняя опасность радикальных гетеросексуалов. CNN заявила, что «Роберт Маркус – тайный агент Гетероинтернационала», и провозгласила священный поход против радикального

гетеросексуализма. Поход так поход! В кварталах, выделенных для компактного проживания нерадужных, на древне-венецианском языке называемых гетто, произошли «стихийные» погромы, случавшиеся прежде в дни празднования Пасхи, и которых не было в США со времён парада неофашистов в Нью-Йорке на Парк-авеню в 2139 году. Организаторов погромов не обнаружили. Диверсанты отключили видеокамеры и комплексы анализа гигантского объема видеоинформации, установленные во всех крупных городах США и позволяющие полиции с помощью искусственного интеллекта выявить каждого участника погромов и проследить все его перемещения и контакты. Это вынудило Рудольфа Джу Ли Ана, генерального прокурора штата Нью-Йорк, уважаемого и глубоко порядочного представителя власти, едва ли не единственного радужного, сохранившего в эти дни ясный ум и холодную голову, созвать внеплановую телепресс-конференцию и заявить, что у прокуратуры нет оснований говорить о «гетеросексуальном терроризме». Погромы прекратились, но интернет-тотализатор продолжил принимать ставки: «на какой срок будет осуждён Роберт Маркус», а Голливуд за сутки выпустил мультфильм «Этот ужасный, ужасный, ужасный Роберт», получивший в первый день проката многомиллионную прибыль.

Глава VI

Возвращение Лизы

Сутки на восстановление от «прелестей тюрьмы», по мнению федерального судьи, срок более чем достаточный. Настойчивый звонок в дверь явил судебного клерка, вручившего повестку в суд. Я обречённо вздохнул, расписался в получении, и позвонил Энтони. Ответил секретарь. Сообщил, что адвокат занят, и предложил перезвонить через двадцать минут. Я перезванивал дважды, прежде чем Энтони смог ответить. Энтузиазм его испарился. Он говорил о репутационных рисках, грозящих потерей клиентуры, ворчал, что для похода в суд ему придётся перекроить расписание и отменить ряд важных деловых встреч, предлагал другого адвоката. Я как мог, изощрялся, упрашивая его, и после льстивых и настойчивых уговоров, он с большой неохотой, ценой двойного гонорара, согласился сделать мне «великое одолжение».

Ещё через день в назначенное время мы прибыли в суд. Присутствие обвиняемого оказалось чистой формальностью. Судья задал один лишь вопрос, поинтересовался сексуальной самоидентификацией, первой графой анкеты, минут пять пообщался с Энтони и перенёс рассмотрение дела на две недели.

Незаметно покинуть здание федерального суда нам не удалость, невесть откуда взявшаяся толпа репортёров, столпившихся на лестнице в ожидании «свежего мяса», накинулась с расспросами. Как заправский игрок в американский футбол, Энтони отчаянно бросился головой вперёд. Изворачиваясь от рук с микрофонами, цеплявших с обеих сторон, он затащил подопечного назад за полицейский кордон, и вызвал на крышу здания вертолёт-такси. Пилоту он коротко бросил: «курс на Олбани».

– Поживёшь недельку на моём ранчо вдали от акул компьютерных клавиатур, – пояснил он спонтанно принятое решение.

В здание федерального суда Роберт Маркус вошёл никому не известным программистом, а вышел – «криминальным авторитетом гетеросексуальной мафии». С таким клеймом в атмосфере всеобщей ненависти возвращаться на работу опасно: монитор случайно взорвётся на рабочем столе, неприметный комар воткнёт в шею смертоносное жало или робот-голубь капнет на голову нервно-паралитический яд. Запрашивая у менеджера по электронной почте семь отпускных дней, я подумал, хорошо бы недели две перекантоваться на ранчо. «Одобрено», кратко ответил менеджер и, сделав широкий жест, написал: «до особого уведомления следующие недели работай дома».

Три дня я наслаждался деревенской тишиной – даже не включал телевизор – и с лёгкостью принимал ухаживания

Мигеля, домработника Энтони, милого добродушного толстяка, не отходящего от плиты и думающего, какую бы ещё еду запихнуть в гостя. Я никогда не был любителем латиноамериканской кухни, и, туша пожар острых специй, заливал желудок галлонами жидкости. Мигель изощрялся, всякий раз обещая приготовить нечто особенное. Я вежливо отказывался, но его это не останавливало. Если я отодвигал блюдо, объясняя, что сыт и скоро не влезу в брюки, он обидчиво надувал губы и говорил, что старается исключительно для меня. А если я просил приготовить что-нибудь попроще, он всхлипывал и причитал, что я не ценю его внимание и заботу.

На четвёртый день кулинарных пыток позвонила Лиза. Сказала: «Номер телефона я получила от Кована». – Хорошо, – равнодушно ответил я и замолк. Позвонила – пусть объяснит цель. Лизу холодный приём не остудил.

– Навестить тебя?

– Зачем?

Она проигнорировала нарочито безразличный и ледяной тон, и как ни в чём не бывало, защебетала.

– Энтони в пятницу вылетает на ранчо. Если не возражаешь, он захватит меня с собой.

– Хорошо, – меланхолично ответил я, но сердце застучало лихорадочной барабанной дробью.

Под такую музыку лучше отключить телефон, и не позволить разгорячённому языку намолоть грубостей. Нет у меня прошлого, которое хотелось бы вспоминать, чтобы заново пережить и прочувствовать некогда счастливые часы и минуты. Память о прошлом загажена. Ненависть, обида, месть и никуда не исчезнувшая привязанность, – каждое из этих чувств конфликтовало друг с другом, вынашивало собственные планы и толкало к активным действиям несвязанные меж собой части тела, руки, ноги, язык.

Разоблачительные откровения Питера усилили обиду и жажду мести, но озлобление не отменяет решимость установить истину. Злость нейтрализует естественный антибиотик, присутствующий в мозге каждого живого организма, – филия. Его называют по-разному: влечение, любовь, эрос. Кто кого одолеет? Эмоционально-двойственные, противоположные чувства, амбивалентные по-научному, в конфликтных ситуациях неизбежны. Понимая природу противоречий, я склонялся к решению порвать с антиправительственным нерадужным миром. Но стоило Лизе возникнуть… О нет! Я не хочу в тюрьму! Женщине не быть более в моей жизни!

Когда я рассказал Энтони о звонке, он подтвердил, что Лиза позвонила в его офис. Переговорив с ней, он понял, что пока обвинение в убийстве не снято, она ценный свидетель защиты. Ну, раз так… Наденем амуронепробиваемый жилет и электронными доспехами защитим податливые женским чарам слабые части тела.

…В пятницу в манхэттенском офисе Кована много клиентов. Освободился он к четырём часам пополудни, но из-за Майкла, своего супруга, на ранчо прилетел в начале седьмого. Лиза оставила дочь с Хелен – после официального развода за ней сохранились обязательства по воспитанию девочки.

Майкл, холёный, ухоженный, самодовольный толстячок, с тонкими манерами и гладкой кожей, встретил меня приветливо. Вчетвером пообедали – Мигель приготовил сытный ужин, приправленный для аппетита калифорнийским вином. С появлением женщины он надулся, прекратил со мной разговаривать, и бросал на Лизу враждебные взгляды, старательно показывая, что она в этом доме лишняя.

Энтони улыбнулся, хитро подмигнул и, когда Мигель удалился за очередной порцией блюд, подковырнул, обращаясь ко мне:

– Ты пользуешься успехом.

Лиза хмыкнула, прикрыла ладошкой рот, но промолчала.

Уплетая курицу, Энтони сообщил последние новости.

– Следствие зашло в тупик. Анализы обнаружили в крови Джейкоба лошадрин, но у экспертизы нет стопроцентной уверенности, что именно он стал причиной инфаркта. Девяносто девять процентов не убедят суд присяжных. Таблетки «Виагра-Плюс» и лошадрина по цвету и по размеру отличаются друг от друга, и Джейкоб, как профессионал, не мог этого не заметить. Это подводит нас к мысли, что он добровольно принял противопоказанное ему лекарство. Другое дело, где он его взял – в свободной продаже лошадрина нет. Но этим пусть занимается следователь. Нас это не касается.