Запретная любовь. Forbidden Love
Шрифт:
Глава II
Первый мужчина, или К чему приводит мужская дружба
Жизнь пошла кувырком.
К тридцати пяти годам я привык к сдержанности, научился управлять эмоциями, скрывать чувства, лицедействовать – никто не мог заподозрить, что скрывается в мозжечке, ответственном за любовь, когда лет двадцать назад осознал, что не такой как все, и моё естество конфликтует с окружающим миром. Я нравился сверстникам, но научился избегать двусмысленных ситуаций, приглашений на вечеринки, погрузился в учёбу и удостоился звания сухаря, у которого на роду написано оставаться вечным холостяком;
Что делать теперь? Обратиться в полицию? Рассказать, как Лиза отобрала у меня ребёнка? Жажда мести – не лучший советчик. Реальность такова – и это охладило желание отомстить – первой жертвой окажется дочь. Директриса заставит Лизу перевести Ханну в детсад для неполноценных детей, куда-нибудь в Южный Бронкс, и девочка с детства будет чувствовать себя человеком второго сорта. Нет, на это я не пойду.
…Я караулил Ханну возле детского садика, и когда Лиза забирала дочь, выходил из машины и будто бы ненарочно, оказывался рядом с ними. В первый раз Лиза восприняла это спокойно. Ханна встретила меня дружелюбно, как соседа по дому, с которым привыкла видеться ежедневно. Лиза общению не препятствовала, и Ханна развеселила признанием:
– Я кормила сегодня куклу.
– Чем же ты её кормила?
Она растопырила пальчики, и, указывая на них, похвасталась:
– Из этого пальчика хлопья с молоком, из этого – молочко, из этого – сок.
Через неделю «случайных» встреч Лиза позвонила и назначила встречу в «Старбаксе». Я согласился мгновенно. Чувства остались прежними. Меня возбуждал запах её тела, упругая грудь и бёдра, которым, будь я поэтом, посвящал бы сонеты. Если бы мне позволили расписать их автографами, белых пятен не осталось бы. Едва уединились за кофейным столиком, она заговорила серьёзно и по-деловому.
– Я понимаю твоё состояние, но такова жизнь: несправедливая, жестокая, идиотская, от нас не зависящая. Изменить правила мы не в силах, плывём по течению.
Я внимательно слушал, не понимая, к чему она клонит. С Ричардом не сложилось, и она хочет вернуться? Она наклонила голову, пристально на меня посмотрела и прошептала, почти не шевеля губами: «Встречи c Ханной пора прекратить. У неё не должно быть раздвоения личности».
– О каком раздвоении ты говоришь?
– Рано или поздно она догадается. Вы ведь как две капли воды похожи.
Лиза права. Я гордился тем, что у Ханны мои глаза, тот же овал лица, чёрные, непокорно вьющиеся волосы, и улыбка. Не нужен генеалогический тест. Достаточно на неё глянуть. Робкая попытка возразить мало что могла изменить, но утопающий хватается за соломинку.
– Что в этом дурного? Раньше тебя это не беспокоило.
– Представь себе, беспокоило. И это одна из причин, почему я с тобой рассталась.
– Поясни.
– Я не хочу, чтобы как и мы, она вела жизнь подпольщиков. Я сделаю ей сертификат.
– Не дури. В тюрьму захотела?
– Не сейчас. В запасе тринадцать
– В мечтах… – криво усмехнулся, чувствуя, как уплывает из-под ног почва.
– Общественное мнение сейчас не так строго, как прежде, – мягко сказала Лиза. – О мужчине и женщине в Голливуде фантастическую комедию сняли по запретной пьесе Бюля Гакова «Джон Васильевич меняет жену». В кои веки такое было?!
– Ни о чём это не говорит, – сказал уныло, без всякой надежды переубедить.
– Без веры в лучшее нельзя жить. А правительство сигнал подало о готовности к диалогу, к гражданскому примирению, – сказала она без твёрдости в голосе и промямлила неуверенно. – Авось, мне улыбнётся удача.
– Зачем, в таком случае, ты разрушила нашу семью? Так и жили бы до лучших времён.
– Не получается, милый, – грустно вздохнула Лиза. – Она твоя копия. И поймёт это скоро. Если сама не увидит сходство, ей помогут соседи. Доброжелателей много. Все друг на друга стучат.
– Доносительство поощряется. Это симптом приближения Гражданской войны.
– Почему же Гражданской!? – внезапно заартачилась Лиза. – Глупости говоришь. Гражданская война, когда общество расколото. Когда все против всех. А здесь властное большинство против бесправного меньшинства. – Она обернулась и, не заметив ничего подозрительного, зашептала: «Воспитательница детского садика увидела нас втроём на площадке и сказала мне: „Ваша дочь копия мужчины, находившегося с вами“. Представляешь, чем это закончится, если она заявит в полицию? Я, конечно, от греха подальше перевожу её в другой садик. Но когда она пойдёт в школу… Если вы вдвоём попадётесь кому-нибудь на глаза, начнётся травля ребёнка. А подростковая жестокость тебе хорошо известна».
Забыв об опасности, Лиза положила руку на мою ладонь, дотронулась носком туфли до лодыжки и горячо зашептала.
– Я по-прежнему люблю тебя. Сейчас у меня такое чувство, как в первый раз. Помнишь, когда мы впервые остались вдвоём? – Я молча кивнул головой. Глаза её повлажнели, и она с трудом выговорила, сглотнув комок в горле: «у меня колени дрожат».
Такое со мной не случалось прежде: я не выдержал, разрыдался. Посетители удивлённо на нас уставились. Лиза испуганно вскочила и выбежала из кафе. Я закрыл руками лицо, заставил себя успокоиться и на участливый вопрос официанта, повторенный дважды: «вам нужна помощь?» – буркнул: «зуб разболелся», – скривил лицо, имитируя дикую боль, и держась за щеку, вышел на улицу.
Лиза ждала на углу. Увидев меня, подняла руку – я сделал шаг в её сторону – она развернулась и медленно пошла по направлению к скверику. Соблюдая дистанцию, я поплёлся за ней. Пару раз она оборачивалась. Удостоверившись, что «донор спермы» не затерялся в толпе, шла дальше. Так прошли около полумили. Она нашла свободную скамейку подальше от людских глаз, присела и подняла высоко руку, просигналив, чтобы присоединился. Я присел в полуметре от нее, и она возбуждённо затараторила.
– Не мучай меня и себя. Мы не виноваты, что такими родились! Будь проклят этот мир и его законы! Выхода у нас нет. Ты не должен встречаться с ней. Эта жертва, которую мы должны принести. Ради дочери. Мне нелегко далось сойтись с Ричардом. Но я себя пересилила. Прости, но это была единственная возможность выставить тебя из дому.